Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

(1967), где японский репортер говорил герою: «Вы человек непосредственный — / Это видать из песен. / Ваш механизм наследственный / Очень для нас интересен!» (АР-11126) (подробнее об этом стихотворении — в следующей главе, с. 960 — 965).

Дальнейшее действие в «Гербарии» разворачивается в форме экскурсии: представители власти в образе гидов-зоологов подходят к приколотому лирическому герою, чтобы рассказать о нем зрителям: «Ко мне с опаской движутся / Мои собратья прежние». Сравним с «Песней автомобилиста»: «Орудовцы мне робко жали руку, / Вручая две квитанции на штраф», — а также с тем, что пишет Владимир Буковский: «…при выходе на улицу меня окружила целая толпа агентов КГБ. Они почему-то считали, что я вооружен, и буквально тряслись от страха»[1731].

Герой называет представителей власти своими прежними собратьями не только потому, что они причислили его к насекомым, а сами как бы остаются людьми, но также и потому, что еще в «Мистерии хиппи» лирическое мы провозгласило полный разрыв с советской властью и государством.

Итак, к герою подходят его «собратья прежние», о принадлежности которых к разряду «гомо сапиенс» он говорит с явной иронией: «.Двуногие, разумные, — / Два пишут — три в уме. / Они пропишут ижицу — / Глаза у них не нежные. / Один брезгливо ткнул в меня / И вывел резюме: / “Итак, с ним не налажены / Контакты, и не ждем их. / Вот потому он, гражданы, / Лежит у насекомых”».

У строки «Один брезгливо ткнул в меня» имеются черновые варианты: «А гид брезгливо ткнул в меня», «А он указкой ткнул в меня» (АР-3-17), что напоминает более раннее стихотворение «Жизнь оборвет мою водитель-ротозей» (1971), где лирического героя выставили в виде музейного экспоната (в «Гербарии» он также скажет о себе: «И вот в лаборатории — / Наглядное пособие»; АР-3-20) и снова «вывели резюме»: «Мне глаз указкою проткнет экскурсовод / И скажет: “Вот недостающее звено!”». А перед этим были такие слова: «В музее будут объегоривать народ, / Хотя народу это, в общем, все равно» (точно так же власти «объегоривают народ» в «Гербарии»: «Вот потому он, гражданы, / Лежит у насекомых»). Здесь налицо — мотив равнодушия к судьбе лирического героя, который встречается и в песне «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» (1970): «Пронесите меня, чтоб никто ни гу-гу: / Кто-то умер — ну что ж, всё в порядке…».

В «Гербарии» имеется еще один автобиографический образ. В основной редакции лирический герой говорит о сверчке как о своем друге: «Пригрел сверчка-дистрофика — / Блоха сболтнула, гнида». Однако первоначально этот образ он применял к самому себе: «Теперь меня, дистрофика, / Обидит даже гнида» (АР-3-18). И если учесть, что годом ранее в «Балладе о детстве» лирического героя дразнили «недоносок», а в стихотворении «Я был завсегдатаем всех пивных…» (также — 1975) он называл себя «уродом» («Я не был тверд, но не был мягкотел, / Семья пожить хотела без урода»), то личностный подтекст данного образа станет еще очевиднее.

Далее в «Гербарии» читаем: «Сверчок полузадушенный / В полсилы свиристел, / Но за покой нарушенный / На два гвоздочка сел». А раз сверчок является одной из авторских масок, становится ясно, что именно лирический герой Высоцкого нарушил покой, и его за это упрятали в «гербарий». Подобная ситуации — но уже в публицистической форме — была представлена в стихотворении «Я бодрствую, но вещий сон мне снится…» (1973): «Организации, инстанции и лица / Мне объявили явную войну / За то, что я нарушил тишину, / За то, что я хриплю на всю страну…». Да и позднее, в стихотворении «Что быть может яснее, загадочней, разно- и однообразней себя самого?» (1977), лирический герой «нарушит тишину» («Но когда я молчанье своим хрипом пройму…»; АР-3-104), и за это его тоже «пришпилят шпилечкой»: «Вот привязан, приклеен, прибит я на колесо весь».

Кроме того, если в основной редакции «Гербария» «свиристел» сверчок, то в черновиках этот глагол применяется к самому лирическому герою: «Пищат: “С ума вы спятили. / О чем, мол, свиристели? / Вон ваши все приятели / На два гвоздочка сели”» /5; 369/, - то есть, мол, «зачем ты поднял шум? Из-за тебя уже посадили “на гвоздик” всех твоих друзей…»[1732]. Как тут не вспомнить стихотворение 1975 года: «То друзей моих пробуют на зуб, / То цепляют меня на крючок» («Копошатся — а мне невдомек…» /5; 330/). Причем в черновиках «Гербария» говорится о том, что «сверчок» пал жертвой прослушки: «Пронюхали, подслушали, / О чем он свиристел, — / И вот, врасплох укушенный, / На два гвоздочка сел» /5; 369/. Именно с этой целью агенты КГБ «подслушивали» и самого Высоцкого: «Подступают., надеются., ждут, / Что оступишься — проговоришься» /5; 330/. Более того, глагол пронюхали говорит о том, что власть сравнивается со специально обученными собаками, как в другом стихотворении 1975 года: «Ведь направлены ноздри ищеек / На забытые мной адреса» («Узнаю и в пальто, и в плаще их…» /5; 24/).

Может показаться странным, но сюжет «Гербария» во многом повторяет даже «Песню попугая» (1973): «И начал я плавать на разных судах / В районе экватора в северных льдах» = «Стыл в Арктике, но к нашему / Я вышел шалашу» (АР-3-20); «Послушайте все — О-хо-хо! Э-ге-гей! — / Меня, попугая — пирата морей! <…> Я Индию видел, Китай и Ирак» = «Я мок в Японском море, и / Подсох в пустыне Гоби я» (АР-3-20); «Сказал вместо “Здравствуйте” — “попка-дурак”» (АР-1-138) = «“Мышленье в ём не развито”»[1733] [1734] [1735]: «А я уже был говорящий» = «“И речь его не развита”» (АР-3-16); «Я — инди-и-видум, не попка-дурак!» = «Поймите: я, двуногое, / Попало к насекомым!»; «На палубе, запертый в клетке, висел» (АР-1-140) = «На стеночке вишу».

Будучи запертым в клетке, попугай «пищи не брал, не прилег, не присел» (АР-1-140). Поэтому в черновиках «Гербария» лирический герой скажет: «Теперь меня, дистрофика, / Обидит даже гнида» (АР-3-18).

Сожаление героя о том, что он «не прилег, не присел», говорит о его желании прилечь, которое встречается и в других произведениях: «Я отпустил, а сам — прилег» («Дорожная история»), «Он застыл — не где-то, не за морем — / Возле нас, как бы прилег, устав» («Енгибарову — от зрителей»), «Тот, кого даже пуля догнать не могла б, / Тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб» («Конец охоты на