Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов

class="p1">Я почесал затылок и согласился. Выбрал ближайший к формальному месту жительства округ № 444 в Тушинском районе — окрестности метро «Тушинская» между железной дорогой и летным полем.

В этот раз к делу подошел серьезнее. Выпустил листовку, украшенную моим фото рядом с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Обзавелся еще и листовкой с призывом Ельцина, Попова и Бочарова голосовать за меня. Мы запихали ее во все почтовые ящики, пришпилили на все деревья. Будущий президент России, будущий мэр Москвы и избранный депутат России агитировали за Савостьянова. Была и полноценная группа поддержки, в которой неугомонностью и коммуникабельностью выделялась Лилия Тарасова. Были митинги на площадях и даже встреча избирателей с Поповым, который, несмотря на колоссальную занятость (ведь 20 апреля открылась первая сессия Моссовета, и он был избран председателем), нашел возможность приехать и поддержать меня.

Но опять не выиграл — всего 80 человек не хватило до явки избирателей в 50 процентов. Выборы признали несостоявшимися. Осенью снова ткнулся на выборы — и опять неудачно.

Так закончилась моя избирательная страда, в которой я выступал в качестве чеховской собачки Каштанки, которой мальчик Федюшка давал привязанный за ниточку кусочек мяса, «потом же, когда она проглатывала, он с громким смехом вытаскивал его обратно из ее желудка». Четыре раза я заглатывал ниточку с депутатским мандатом, а жизнь вытаскивала его… Сказать откровенно, чем дольше наблюдал работу депутатов разных уровней, тем меньше об этом жалел — не мое это.

Борьба за власть

Календарный и политический годы обычно не совпадают. Политический 1989 год закончился только в марте 1990-го — с подведением основных итогов выборов в России. И закончился нашей большой победой. Таланта автора явно недостаточно для описания настроений, охвативших нас после мартовских выборов. Их итоги дали демократам власть в Москве, Ленинграде, ряде других крупных городов и открывали реальные возможности получения власти на республиканском уровне.

Эта мирная победа имела еще одно — символическое значение. Как и 72 года назад, на первых же честных и конкурентных выборах народ отверг большевиков-коммунистов как правящую структуру и таким образом отмежевался от ее злодеяний, творившихся на протяжении этих лет от имени народа. Народ мог теперь сказать: «Мы заложники и жертвы коммунистического режима, и мы, наконец, освободились от него. И не отвечаем за его злодеяния».

Забавно: откровенно антикоммунистическое движение состояло в основном из… коммунистов (86 %) — доказательство, что компартия давно уже из ордена единомышленников превратилась в средство карьерного роста. Обыкновенная история для всех прогнивших режимов.

Бурная радость была общей. Лишь у немногих она сочеталась с осознанием свалившейся ответственности. У некоторых добавлялось чувство мести, у других — ощущение «из грязи — в князи». Но доминировало чувство воли и власти — то, что, наверное, было характерно для «понизовой вольницы» Стеньки Разина.

Думаю, именно этот момент стал для «Демократической России» высшей точкой ее деятельности. Потом начались расколы, склоки, неспособность найти независимое от вождей направление, неоправданные надежды активистов и разочарование избирателей. И, как результат, — быстрая потеря авторитета, популярности.

Еще большим, но далеко не последним успехом стали итоги выборов для Ельцина: фактически он пристегнул «Демократическую Россию» к себе. Как и я, многие ее кандидаты использовали «прелестные письма» за подписью Ельцина и других лидеров МДГ. Не сказать, чтобы мы клялись на Библии в верности этим людям, но, что там ни говори, негласные обязательства таким образом на себя брали.

Поэтому все последующие разговоры об ответственности Ельцина перед «Демократической Россией», о том, была ли у нее своя политическая дорога, — от лукавого. Пойдя по пути наименьшего сопротивления и легкого успеха, мы заложили фундамент персонифицированной пирамиды будущей структуры власти. Скорее можно обвинить в жульничестве тех, кто потом перешел в оппозицию к Ельцину, к месту и не к месту прикрывая свой оппортунизм и корысть «волей избирателей».

Положив в основание не столько идеологию, сколько персону вождя, демократическое движение потеряло свое лицо и приобрело лицо пусть мятежного, но все же члена ЦК КПСС. Здание, возведенное на таком фундаменте, не могло не перекоситься в будущем.

Весна 1990-го была временем великих надежд. Депутатов встречали аплодисментами в салонах самолетов и вагонах поездов. В надежде, что уж у этих, новых, можно найти справедливость и понимание, в Москву потянулись сотни и тысячи обиженных, уязвленных, «униженных и оскорбленных». Немало среди них было откровенно душевнобольных. Но много и тех, кого государственно-бюрократическая машина перемолола и выплюнула на помойку.

Успешное выступление «Демократической России» на выборах 1990 года стало важным, но лишь очередным шагом на пути к российской демократической революции.

Каков первый вопрос успешной революции? Вопрос о взятии власти и организации власти.

Каков второй вопрос? Вопрос об удержании власти.

Разве мы взяли власть по итогам выборов? Лишь отчасти. Власть в основном оставалась у союзных партийных и государственных органов. Но, победив в Москве и в Ленинграде, получив значительное количество голосов на российском съезде, мы получили шанс резко усилить свои информационно-пропагандистские, экономические и политические возможности в борьбе с коммунистами.

Вопросом об организации власти в России и Москве нам и предстояло заниматься сразу после выборов.

Но мне для начала следовало определиться со своим местом в строю.

В Москве появились сразу две полноценные властные структуры под влиянием «Демократической России» — российская и столичная. Нужно решать, куда податься.

Российский парламент важнее, столичный конкретнее.

Работа на городском уровне сильно сужает мой уже сформировавшийся круг общения и отделяет от решения государственных проблем.

Но… Моссовет уже наш, а вот кто будет доминировать на республиканском уровне, еще вопрос.

Попов (он заранее планировался кандидатом на роль городского главы) мне намного симпатичнее Ельцина, и, кроме того, я уже состою в ранге его помощника, пусть и на общественных началах.

Классическая дилемма синицы и журавля. Поговорил с Поповым, который:

а) предложил мне работу в аппарате Моссовета, когда таковой будет заново сформирован;

б) указал еще на одно важное преимущество работы «в Москве».

В ближайшее время предстоит ожесточенная борьба за симпатии новоизбранных депутатов России и вообще — за симпатии элит. Что может им предложить российский парламент? Почти ничего. А вот московские власти могут помочь и с жильем, и с трудоустройством жен/мужей, и с детскими садами, и со школами, и с поступлением в вузы. Так что работа в аппарате Моссовета открывает даже лучшие перспективы.

Подумав денек-другой, определил для себя следующую траекторию: иду в Моссовет, но одновременно продолжаю активничать и в тех общесоюзных и республиканских структурах, к которым уже прикипел за прошедшие 15 месяцев: «Демократической России», КИАН, МДГ и МАДО.

На союзном уровне моя работа вскоре сошла на нет. Особенно жалко, что снизил свое участие в КИАНе. Правда, и без меня там оставались такие великолепные организаторы и идеологи, как Саша Собянин, Люда Вахнина, Давид Бериташвили, Андрей Пионтковский.

По понятным причинам, в московские дела