Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов

Попов понимал, что в таком деле стремительный натиск — самая полезная тактика. Поэтому на слушаниях, состоявшихся 26 апреля, уберег Лужкова от необходимости делать пространный доклад и дать депутатам повод цепляться за второстепенные детали. Со своей стороны, подчеркнул, что Лужков — его выбор, но — согласованный с Ельциным.

Лужков уверенно отвечал на вопросы о состоянии городского хозяйства, а кульминацией стал его ответ на вопрос:

— Вы из какой партии? Вы демократ или коммунист?

Он не стал ни уклоняться, ни подлаживаться:

— Я — из партии хозяйственников.

И был избран большинством почти в две трети голосов (коммунисты, похоже, проголосовали против). Впрочем, весной 1990 года мало кто сказал бы, что человеку счастье привалило. Уж слишком тяжела ситуация в городском хозяйстве. Еще тяжелее — ближайшие ее перспективы. И вовсе непонятен исход продолжающейся борьбы за власть.

В те же дни Попов написал письмо в мой родной ИПКОН с просьбой «откомандировать Е. В. Савостьянова для работы в Моссовете». Была в те годы такая форма. Взять в штат нельзя, поскольку ни структуры, ни штатного расписания еще нет. Правда, уже решили создать отдельный секретариат Моссовета. Руководство института было радо спровадить меня — моя несанкционированная общественная деятельность доставляла дирекции немало неприятностей.

С ребятами из лаборатории попрощался как-то на бегу, без приличествующей «отвальной».

И с 15 мая, когда, наконец, закончились мои избирательные мучения, активно включился в работу Моссовета, где власть на пятом, «командирском» этаже перешла к новым людям. Рядом с кабинетом Попова размещалась комната, выделенная под его секретариат, где уже работали Михаил Шнейдер, Ирина Дорошенко, сотрудники общественной приемной Лидия Брежнева и Владимир Бунин. В маленькой комнате рядом — кабинет Владимира Боксера.

Отдельным и почтенным объектом в кабинете-зале Попова был настольный компьютер с черно-белым дисплеем — редкость по тем временам. Я уже говорил, какую роль подобное чудо почти невиданной в СССР техники, стоявшее в нашей комнатке в Доме ученых, сыграло в работе КИАН и, можно сказать, в развитии демократического процесса в СССР. Благодаря терпеливым наставлениям Константина Куранова и Алексея Головкова я хоть в какой-то степени освоил работу с ним: не только включал и выключал, но и набирал, редактировал и распечатывал тексты! Об интернете, электронной почте и т. п. в те годы никто у нас и понятия не имел. Так что мои убогие умения позволили стать по-своему незаменимой фигурой в секретариате председателя Моссовета.

Вход в здание был практически свободным, зайти мог любой желающий. Коридоры забиты не только депутатами и их помощниками, не только участниками многочисленных совещаний и переговоров, но и людьми, обиженными предыдущей властью, не нашедшими ответа на свои просьбы и мольбы. Встречались и откровенные сумасшедшие, проходимцы. Помню, один попросил поддержать его в развитии «выдающихся экстрасенсорных способностей». (Тогда начиналась болезненная мода на экстрасенсов — от Джуны Давиташвили до Алана Чумака.) Он сказал мне: «Видите облачко на небе? Я сейчас взглядом за минуту его разгоню». В ответ на мой смех набычился и стал, не мигая, смотреть на «объект воздействия», который… через минуту исчез. Я его, конечно, выставил, но подумал: «Однако!» Вскоре и сам этому фокусу научился.

Основная масса просителей жаловалась на жилищные условия (стесненность, дома-трущобы), на проблемы социального обеспечения (места в детских садах, школах). Эти вопросы мы передавали на рассмотрение соответствующих депутатских комиссий и отделов Мосгорисполкома. Немало было обращений по поводу несправедливых судебных решений. Но это уже не наша компетенция. Несколько человек появлялись постоянно, рассказывая «о происках КГБ», сотрудники которого «облучают их невидимыми лучами» или «влезают ночью в квартиры и перекладывают с места на место вещи в шкафу». В общем, у каждой дочки свои заморочки.

Да что там Моссовет. На Красной площади и Васильевском спуске возник стихийный табор, странный и живописный палаточно-бивачный лагерь ходоков со всех краев страны. Его обитатели выставляли самодельные плакаты с изложением своих мытарств. Как правило, либо от природы неуравновешенные, либо доведенные до грани глухотой власти к их бедам. Но люди смирные, до буйства практически никогда не доходило. Они перехватывали депутатов СССР и РСФСР по дороге из гостиницы в Кремль. Получив от них росчерк на своей жалобе, шли «по инстанциям», и многих дороженька приводила в Моссовет.

Сотрудники старого аппарата Мосгорисполкома злорадно направляли этот поток в общественную приемную председателя Моссовета. Так что к моменту моего появления работа с посетителями стала одной из двух основных задач обитателей нашей комнаты. Второй (а формально — и первой) задачей было обеспечение деятельности председателя Моссовета Гавриила Попова, то есть обработка его почты, материалов выступлений и встреч, график и т. д. Но этим занималась почти исключительно Ирина Дорошенко, которой Попов привык доверять и которая к тому же умела различать его крайне неразборчивый почерк. Дела приемной вели давние кадровые сотрудники Мосгорисполкома — Лена Стоянова и Ольга Ивановна (фамилию не помню). Стилистически более всего эпохе соответствовал Михаил Шнейдер. Его привычка лузгать на работе семечки, сопутствующая гора шелухи на рабочем столе и частично на полу были совершенно в пандан революционному времени.

В общем, работу за короткое время отладили. Жалобы и предложения направляли в соответствующие подразделения Мосгорисполкома, подчиненные Юрию Лужкову. И только в случае повторных жалоб, вызванных невнимательным или формальным реагированием, приходилось подключаться к рассмотрению вопросов. Нужно сказать, что многие из них и не могли быть решены, поскольку либо отражали нереалистические запросы ходоков, либо выходили за пределы компетенции московских властей. Последнее чаще всего случалось с жалобами на правоприменительную систему.

Понятна значимость этой рутинной работы: мы не могли и не должны отгораживаться от людей, которые поддерживали демократов не столько из-за программ и деклараций, сколько в силу того, что видели в них здоровую альтернативу обрыдшему коммунистическому режиму громких лозунгов и невнятных дел. Но, наблюдая будни 21-го Моссовета со стороны, я понял, с какой скоростью дискредитирует себя новая власть. «Господа депутаты», завидуя своим союзным коллегам, ежедневно демонстрировавшим лица в телетрансляциях со Съезда СССР или Верховного Совета, добились обязательной трансляции заседаний Моссовета на 3-м, московском канале. И выставили себя на всю Москву — свои дебаты, изрядно сдобренные глупостью и самолюбованием. Часами обсуждались, но не решались вопросы, которые при отлаженной процедуре проскакивали бы за десять минут. Каждый депутат как хотел, так и голосовал. Если бы «Демократическая Россия» сохранила монолитность, не было бы так пагубно своеволие и вольнодумство остальных. Но «Демократическая Россия» стремительно рассыпалась на фракции. Социал-демократы, социалисты, христианские демократы и другие, чьи партии в 1990 году появлялись, как вспышки на небе в метеорном потоке, начинали претендовать на особую роль в принятии решений.

Поэтому, выйдя уже официально на службу, я решил создать совет фракций Моссовета. Чтобы использовать в благих целях их стремление к самоутверждению. Предполагалось все намеченные к рассмотрению