Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

Свадьба была совсем маленькая, на шестерых – они с Борей и две пары свидетелей.

Потом поехали к нему. Она первый раз была в его квартире (чемоданы с вещами и коробки с книгами закинула к подруге).

Квартира ей понравилась. Не такая уж маленькая, очень уютная и, главное, в старом доме начала 1950-х, с толстыми кирпичными стенами, с зеленым двором.

– Как интересно мы женимся! – сказала она, сидя на диване, снимая остроносые лаковые туфли, приподняв попу и стащив колготки с бедер. – Мы первый раз поцеловались в ЗАГСе. Мы первый раз ляжем в постель после свадьбы. Просто как в девятнадцатом веке. С ума сойти…

– Это же прекрасно! – сказал Боря, присев на корточки, помогая ей снять колготки и целуя ее коленки. – Я люблю тебя.

– Погоди, щекотно. Борис. Но все-таки. Открой мне тайну.

– Боже мой, какую?

– Перед тем, как мы ляжем в постель и станем мужем и женой… Скажи, откуда ты меня знаешь? Где ты меня увидел? Как ты умудрился в меня влюбиться? Мне это надо знать, без этого, прости меня, я не смогу.

– Это твое жесткое условие?

– Да, – сказала она.

– Хорошо! – он поднялся, выпрямился. – Но обещай мне, что ты от меня не убежишь, когда я тебе скажу правду.

– Куда ж я убегу? – возразила она. – Я уже развелась с бывшим мужем. Выписалась из квартиры. Даже деньги взяла за свою долю… Куда я теперь денусь? – она засмеялась. – Ну не в гостиницу же. Но хорошо, хорошо. Обещаю.

– Поклянись, – серьезно сказал он. – Чем-нибудь самым важным.

– Боря, я очень хочу ребенка.

– Я тоже, – ответил он.

– Я клянусь жизнью и здоровьем моего будущего ребенка. Нашего будущего ребенка. Что бы ты мне сейчас ни рассказал, я от тебя не уйду. Так годится?

Он нагнулся, поцеловал ее в макушку, взял со стола ноутбук, сел с ней рядом, раскрыл, включил.

– Эта девушка, которую я тогда увидел… – заговорил он. – Я никогда не видел таких лиц, светлых, ясных, чистых, любящих, и одновременно нежных, страстных, отчаянных от любви! Я не знал, что такие лица бывают! А какие глаза, какой взгляд, полный глубокого доверия, какой-то покорной робости, и вместе с тем – горящий безоглядным, испепеляющим желанием, и от этого – сияющий неодолимой женской, да и просто человеческой силой, силой незаурядной личности! Я уж не говорю о ее прекрасном, стройном, классически соразмерном, нежном и сильном теле… О тонкой талии, стройных ногах, безупречной груди…

Он постучал пальцем по тачпаду. На экране начался порноролик.

– Что это? – поморщилась Тоня.

– Это ты!!!

– Где? Бог с тобой! Что с тобой?

– Да вот, вот! Это же ты! Разве нет? Это же твое лицо! Дай я принесу зеркало!

– Конечно нет, – Тоня перевела дыхание и заставила себя рассмеяться. – Ну, хорошо, допустим, я чуточку похожа на эту порнозвездочку.

– Не чуточку, а очень!

– Хорошо, допустим, очень. Ну и что?

– Одно лицо! – сказал Борис. – И руки, и ноги, пальчики в смысле, совершенно одинаковые. Вот смотри…

– Допустим. Но на свете много людей, которые просто одно лицо. И пальцы рук и ног тоже похожи. И что теперь? Вообще, что ты имеешь в виду, что сказать хотел, смысл какой?

– Простой смысл. Я увидел эту молодую прекрасную женщину и понял: это богиня любви, это воплощение любви, и я смогу быть только с нею и ни с кем больше.

– Подожди. Боря, послушай. Я верю тебе. Но вот что. Если я тебе докажу, что она – это не я, что тогда? Ты меня разлюбишь? Побежишь разводиться?

– Докажи! – сказал он. – Там в титрах написано: «Тоня Антонова».

– Господи, – вздохнула она. – Тоня Антонова – это же типичный псевдоним. Как Ваня Иванов, Сережа Сергеев.

– Но ты же на самом деле Антонина Антонова.

– Ты меня не понял! – объясняла она. – Я на самом деле Антонина Антонова. Но Тоня Антонова в титрах – это не я. Живут же на свете какие-нибудь Маша Машина и Саша Сашина? Миша Михайлов и Ваня Иванов? Конечно! Пойди погугли. Их – тысячи. Но в титрах эти имена используются как псевдонимы! Прости мне такой преподавательский тон. Ты понял?

– Понял. Прощаю. Ты же у меня доцент! Но всё равно не верю.

– Сейчас, – сказала Тоня. – Дай посмотреть минутку… Ага. Стоп. Всё. Вот видишь, у этой твоей богини любви – шрам от аппендицита. Справа внизу. А теперь, – она встала с дивана, – помоги мне снять платье. Вот! Видишь? Никакого шрама у меня нет.

– Вижу, – сказал он, захлопнул ноутбук и тоже встал.

– Ужасное разочарование, да? Прости меня, милый, что я оказалась не той, в которую ты влюбился… – она обняла его.

– Ты прекрасна… – он обнял ее. – Это ты меня прости.

– Отчего же… Ты настоящий романтик. Найти свою любовь, через столько лет…

– Но это же не ты!

– Ну всё, всё, хватит. У нас первая брачная ночь впереди, а мы болтаем неизвестно о чем и порнушки смотрим!

Всё было хорошо, только ребенка не было. Тоня так и не смогла забеременеть. Ходила по врачам, но ни в какую. Наверное – решила она, – из-за того, что в той своей клятве она была не до конца искренней. Впрочем, кто может залезть в голову Богу?

Но в остальном всё было хорошо. Пока он не заболел и не стал умирать. Но ведь сколько лет прошло, страшное дело.

* * *

Она присела на край кровати и сказала:

– Да. Тогда я тебе сказала неправду. Я соврала.

– Зачем?!

– Я боялась.

– Ты правду говоришь, что тогда врала?

– Правду. Клянусь.

– А как же шрам на животе? От аппендицита?

– Ну что ты, милый. Всем нашим девушкам делали что-то такое… Временные татушки и нарисованные шрамы. Чтобы потом легко сказать «это не я».

– Правда? Нет, правда? Это была ты?

– Правда, милый, правда. Это была я.

– Ты не обманываешь?

– Ну что ты? Зачем бы я стала сейчас, – она голосом выделила слово «сейчас» и повторила его: – Зачем мне сейчас тебя обманывать, милый мой, любимый, родненький…

– Приляг ко мне, любимая.

Она откинула одеяло, легла, стала его целовать и гладить.

Потом, когда он уже заметно остыл, вылезла из постели, поцеловала его еще разочек, закрыла ему глаза и пошла звонить в скорую и в полицию.

Пока они ехали, она всё пыталась вспомнить, как там было на самом деле.

Вроде ей на третьем курсе что-то такое предлагали. Саша Сашина, была на факультете одна такая оторва. А что дальше? Согласилась она или нет?

«Мне семьдесят восемь лет! – шепотом твердила она. – Не помню, не помню,