Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

– Успели вовремя? – перебил его инспектор.

– Успел вовремя! – безоружно улыбаясь, сказал издатель.

– Успели – что? – переспросил инспектор.

– Издать книгу! – повторил издатель.

– Ага. А я думал: повредить доски моста через запруду. Кстати, почему-то после ремонта там опять оказались старые, совсем ржавые, ломкие гвозди.

– Какой славный сюжет! – воскликнул издатель, не сделав и секундной паузы. – Как это красиво смыкается с романом «Мемуарист»! Ей-богу, будь я писателем, я бы сделал этакий, что ли, двуслойный роман. Куски «Мемуариста» – где герой убивает людей только из удовольствия написать о них – и вот эта ваша идея! Тем более что «Мемуариста» можно спокойно плагиатить – автор умер, наследников нет. Жаль, таланта не дал бог, да и времени мало. А то бы отлично!

– Кто знает… – вздохнул инспектор. – Может быть, у вас появится десяток лет свободного времени… Запишетесь на дистанционные курсы креативного письма…

– Ценю ваш юмор, – сказал издатель. – Давайте серьезно. Обвинению придется убедительно рассказать присяжным, чтоб они поверили, что это я два раза повредил мост. Что это я кричал филином в кустах. Что я – или мои люди, то есть нас целая банда! – перерезал шланг в рулевой гидравлике. А потом опять же я плохо прикрутил колесо. Я выписал неправильный рецепт в роли врача. А уже в роли аптекаря – продал сильное снотворное. А потом в роли лесного кота устроил погром в комнате. И еще, неизвестным науке способом, то ли гипнозом, то ли вирусом заразил пожилую даму параноидной шизофренией с суицидальными тенденциями. Как-то многовато, даже для выпускника филологического факультета с дипломом “magna cum laude”.

– Откуда весь этот список?

– Из раскрытой папки на вашем столе, инспектор. У меня хорошее зрение, и я легко читаю вверх ногами… Ну а кроме того, глубокоуважаемый инспектор, обвинение должно будет убедительно доказать присяжным, что имело место именно убийство, или доведение до самоубийства, ну или в крайнем случае просто самоубийство. Поскольку трупа-то нет. Что за смерть без трупа?

– Там действительно подземный илистый поток, вот заключение геологов, – пожал плечами инспектор. – И я бы на вашем месте не слишком педалировал отсутствие трупа, не сомневался бы в смерти наследницы. Если речь пойдет не о смерти, а о безвестном отсутствии наследницы – получится, что вы поторопились с авторскими правами.

Он замолчал.

Замолчал и издатель.

– У вас есть что-нибудь еще сообщить следствию? – спросил наконец инспектор.

– У меня остался один вопрос.

– Слушаю вас.

– Вопрос такой, дорогой инспектор, – мрачно сказал издатель. – Почему вы меня не спросили, кто эта женщина, с которой автор «Мемуариста» изменял своей жене? Что в этой измене было такого ужасного? Оскорбительного для законной жены? Может быть, там была вторая семья? Может быть, у этой женщины родился ребенок? И – кто этот ребенок? Почему вы о самом главном не спросили?

– Потому что вы сами всё сказали, – вздохнул инспектор.

Они опять замолчали, но тут в кабинет без стука вошла пожилая дама с узкой фигурой, короткой стрижкой и длинным носом, в зимнем пальто и сапогах, к которым примерзли комья снега и льда.

– Братец! – она потрепала издателя по голове, по его густой шевелюре. – Что же ты молчал? Мы бы с тобой обо всем договорились…

Улыбнулась и тут же исчезла.

Это было так быстро, что инспектору и издателю показалось, что им всё это показалось. Хотя издатель очень долго чувствовал на своей макушке ледяное прикосновение. Постепенно он стал лысеть, а через пять лет голова его стала как бильярдный шар.

Но это, наверное, всего лишь совпадение.

Как, впрочем, почти всё на этом свете.

Имя-фамилия

только ты!

– Ты мне тогда правду сказала? Или… – Борис Петрович хотел сказать «соврала», но из последних сил вымолвил: – Или неправду?

Антонина Михайловна не сразу поняла, о чем он спрашивает.

– Тогда? Это когда? – растерялась она.

– Тогда, тогда, тогда! – он сморщился; у него дрожал подбородок; казалось, он сейчас заплачет.

– Ах, тогда… – догадалась она. – Ах, да…

– Что «да»? Отвечай!

Она присела на край кровати и сказала:

– Да. Тогда я тебе сказала неправду. Соврала.

* * *

А как всё чудесно начиналось! Цветы у подъезда, как в кино или дамском романе о внезапном принце на белом коне.

Нет, правда – цветы у подъезда. Конечно, не на ступеньках. А как же? А вот как: она выходила из дверей, был сухой и яркий апрель, и вдруг откуда-то сбоку к ней подлетел юноша в униформе дорогого курьера – синий костюм с галунами и шевронами, фуражка с кокардой, лаковые туфли – и протянул упакованный в цветную фестончатую бумагу красиво составленный букет.

– Прошу!

Она растерянно взяла букет, хотела спросить, что это всё значит, но курьер убежал. Она сделала несколько шагов, свернула за угол и увидела, как он прыгает в маленькую синюю машину.

Что делать с цветами – не тащить же их к себе в институт! Выбрасывать тоже жалко. Она вернулась в квартиру.

Муж, слава богу, уже ушел.

Вдруг она поймала себя на этой фразе, которую произнесла в уме – да, да, не подумала как-то образно, а именно что в уме произнесла словами. «Слава богу». Значит, она не хотела, чтоб муж знал. Хотя всё это могла быть какая-то чушь, ошибка, путаница. Или презент от позавчерашнего магистранта, которому она – после долгих уговоров и хныканий – так и быть, написала положительный отзыв. Или премия за лояльность от магазина садового инвентаря – она там часто покупала разные штучки для дачи. Но, получается, она уже заранее мечтала о какой-то любовной тайне. И второе – она назвала мужа «муж», а не «Сережа», не по имени… Значит… Что значит? А то и значит. Мы все читали разную психологию. Ей показалось – или это она потом подумала, что ей уже тогда показалось? – что ее отношения с мужем вдруг, в одно мгновение разладились. Хрустнули и рассыпались мелкими крошками, как пересохшее берлинское печенье.

Букет, однако, надо было поставить в вазу. Из него выпал конвертик. В конвертике – бумажный прямоугольник. «Тоня, это ты». Без вопросительного знака.

Да, она была Тоня. Имя довольно редкое в наше время, но так уж вышло. Антонина, к тому же Антонова, что дополнительно смешно: папа у нее был веселый человек, любил такие штучки.

Бумажку эту она выбросила, а насчет букета муж вечером спросил, откуда такая красота, и она ему что-то наврала про того магистранта. Сказала, что с работы принесла. Сказала так легко и просто, что муж не усомнился. Она удивилась, как ловко, оказывается, у