Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

Свищет с голоду в кулак,

В воскресенье Савка пан —

Целый день как стелька пьян!

– Эх! Как стелька пьян! – Савкин притворно зашатался, схватил со стола бутылку, хлебнул из горлышка, протянул Савицкому. – Пьян!

Тот, куда деваться, сделал несколько глотков и тоже изобразил пьяного.

Все зааплодировали.

– Брат! – сказал Савкин, с размаху обняв Савицкого.

– Брат! – Савицкий поцеловал его в щеку.

После кофе Савицкий подошел к Савкину, поблагодарил и сказал, что они с Кирой Максимовной, пожалуй, пойдут.

– Да, и кстати… – он полез в боковой карман.

– Ни-ни-ни! Вы мои гости!

– Мы? – поднял брови Савицкий.

Савкин понял.

– Вы все! – он простер руки к столу и к диванам. – Вы все сегодня мои гости, ты понял, Павлуха?

– Понял, Пауль. До свидания.

– До свидания, милейшая Кира Максимовна! – Савкин снова склонился к ручке. – Не забывай, Павлуха! Пиши, звони по телефону, просто заходи, если что!

– И ты! Если что! – рассмеялся Савицкий.

Обнялись.

Через час с четвертью Савкин возвращался домой. Его лимузин остановился на перекрестке, там был какой-то не шибко дорогой ресторан с широкими окнами. От делать нечего Савкин всмотрелся в людей, сидевших у окна, и даже глаза потер, изумившись. Там за столом сидел Савицкий с женой. Перед ними стояли бутылки с пивом. Савкин два раза стукнул в стекло, отделявшее его от шофера. Это был приказ остановиться.

Он вышел наружу, подошел к окну. Да, это был Савицкий, и это была его жена.

– Тьфу! – громко сказал Савкин и вернулся в автомобиль.

Шофер ждал его у дверцы, на всякий случай. Подсадил под локоток.

– Домой! – скомандовал Савкин.

Но через два квартала передумал. Велел ехать обратно.

Вошел в этот ресторан.

Савицкий с женой уплетали толстенную кулебяку, запивая пивом.

– Вам не понравился мусс, любезная Кира Максимовна? – спросил он. – А тебе, Павлуха, стерлядка не по вкусу? Или мало? Не наелись – дозаказали бы. Вы ж мои гости!

– Неужто обиделся?

– Просто интересуюсь.

– Сейчас объясню, хотя довольно смешно и чуть стыдно! – сказал Савицкий. – Но мы же друзья детства. Савка! Тут вот что. У тебя всё вкусно, да. Хотя порции маленькие. И слегка чопорно. Но не в том дело… – и он замолчал.

– В чем же дело-то? – спросил Савкин.

– Возьми пирога кусок. Пива заказать?

– Пива давай. Пирога мне сам отрежь. Ну? Дело-то в чем?

– Мы с Кирой Максимовной подумали – а вдруг у тебя вечер на немецкий лад? Каждый сам за себя. Так же бывает, и очень часто. Мы ассигновали на это некоторую сумму из семейного бюджета. А потом оказалось, что мы эти деньги сэкономили. Вот и решили их потратить!

– Ой, врешь!

– Вру! – согласился Савицкий. – Решили посидеть свободно. Без министров, ты уж извини. Вон тебе пиво несут. Только не вздумай платить, ты мой гость.

– Спасибо. Я пойду.

– Пиво с собой возьми.

– Ты что, дурак?

– Не обижайся.

– И ты не обижайся. Обнимемся.

– Обнимемся. Прощай. Если что, я твой друг.

– Спасибо.

* * *

Савкин вспомнил эту последнюю фразу Савицкого через несколько лет и написал ему письмо, уже ни на что не надеясь. Письмо, однако, дошло до адресата, и Савицкий, немного рискуя, всё же заменил Савкину расстрел на бессрочную ссылку. Однако Савкин умер через четыре года от истощения, цинги и пеллагры. Что он вспоминал перед смертью? Наверное, ничего, потому что много месяцев был как безумный от голода. Самого Савицкого расстреляли двумя годами позже. Он, как ни странно, тоже ничего не вспоминал, потому что у него было воспаление легких, кашель, жар, бред, но вылечивать его не стали, разумеется.

Остается вопрос: когда это всё было?

Да какая разница? Этот милый вечер в ресторане был – то есть мог быть – в 1916 году, перед самой революцией. Или в 1925-м, при НЭПе. Ну или… Впрочем, ладно.

Клофелинщица и гад

первая самая сильная

Зашли в номер.

– Как тебя зовут хоть?

– Саша, – сказала она.

– Хо! Меня тоже, – ответил он. – Давай, располагайся, вешай плащ. Сумку давай. Ого! Тяжеленькая. Что у тебя там?

– Я вина взяла.

– Вина?

– Сухого бутылку.

– Я не заказывал. Ладно. Сразу – сколько за вино? В буфете брала?

– Нисколько. Входит в цену, Геннадий вам не сказал?

– «Ах, она щедра-щедра, надолго ли хватит…» – тихонько пропел он.

– А?

– Иди в ванную. Я за тобой.

Она ушла. Булькнул унитаз. Потом зашипел душ.

Он прошелся по номеру. Номер был хороший. Не люкс, но что называется «улучшенной категории». Эконом-комфорт-плюс, кажется. Метров двадцать пять комната, не считая прихожей и туалета. Здоровенная кровать. Еще диван и кресло, журнальный столик, а также столик письменный, на нем меню ресторана, всякие проспекты «куда пойти вечером», чайник электрический, две бутылки минералки, красивые стеклянные стаканы для воды. В открытой тумбе, рядом с холодильником, он же мини-бар, – чашки, тарелки и даже бокалы. Нормально. Он включал, выключал и снова включал торшер, долго поправлял его абажур. Подошел к окну, выглянул. Номер был на третьем этаже. Большое старое дерево росло вблизи, заслоняя обзор, ветки едва не касались стекла. «Вот ведь!» – он вздохнул и задернул шторы.

Щелкнула дверь ванной.

Она вышла – с мокрыми кончиками волос, но в той же одежде, что пришла: короткая юбка, чулки в сеточку, золотые туфли, узкая шелковая кофточка с вырезом. И бюстгальтер типа «пуш-ап» на месте. Он чуть пожал плечами, неслышно хмыкнул: он думал, что она выйдет завернувшись в махровое полотенце, или в крайнем случае в халате. Там в ванной висел халат. Ну, хорошо. Пусть так. Он сам взял этот халат, когда вымылся и вытерся.

Она сидела на диване. На журнальном столике стояла откупоренная бутылка, вино было налито в два бокала. Он подошел, остановился, будто бы выбирая, куда сесть – в кресло напротив нее или на диван рядом с нею. Сел на диван. Она пододвинула к нему бокал.

– Как много ты мне налила, – сказал он. – А себе что-то маловато.

– Ты же мужчина.

– Да я не пью, по сути. И вообще я не жрец Вакха, я жрец Венеры. Тем более имея в виду наши планы на сегодняшний вечер…

– А?

– Не люблю пить перед этим делом, – он улыбнулся и двинул свой бокал по столу, к ней.

– Не, не, я тоже столько не выпью.

– Как хочешь. Давай хоть поцелуемся для начала, – он встал, взял ее за руки, поднял с дивана, притянул к себе, слегка обнял, нежно прикоснулся губами к ее вискам, щекам, потом чуть отстранился, вгляделся в нее, вздохнул: – Господи, какое