Грим - Анастасия Худякова

– Роман? – Ульф всего лишь обратился к нему, чтобы услышать мнение хозяина дома, который погрузился в молчаливую задумчивость, но прозвучало это так, будто тот обвиняет в совершенных преступлениях вовсе не волка. Сбитый с толку Роман взглянул на него вопросительно, несколько раз моргнув. – А вы как считаете? – пояснил свое обращение Ульф, ничуть не изменившись в лице.

– Никак не считаю. Если это волк, то уже какой-то ликан, получается. Раз он умеет так легко проникать в чужие спальни.

Ульф еще несколько секунд внимательно смотрел на Романа. Ему же вдруг захотелось сделать все, чтобы избавиться от этого взгляда, даже если бы пришлось засадить гостю вилку в глаз. Роман встал и принес с кухни еще салата.

– Вы так хорошо разбираетесь в волках? – Ульф снова обратился к Теодоре.

– К сожалению, я имею четкое понятие о том, как убивает волк, и не спутаю…

Она не договорила. Не смогла. Теодора не смотрела ни на Ульфа, ни на Романа. Багровая пелена застилала ей глаза, и она окончательно пожалела, что пришла.

– Так как же? – спросил Ульф, когда молчание затянулось. Теодора не сразу поняла суть вопроса. – Как убивает волк?

– Ну хватит, – не выдержал Роман. – Неужели нет более подходящих тем?

– Я поддержу любую, – невинно произнес Ульф и откинулся на спинку стула. – Раз уж ликофобия ставится под запрет.

– А вас самого почему так волнует эта тема? – прямо спросила Теодора, поворачивая к нему голову.

– Какая? – снова прикинулся непонимающим Ульф.

– Волк.

– Ах, вы все о том же! Да просто интересно. Не очень приятно думать, что рядом с моим новым домом разгуливает зверь-убийца, да?

– Может, в таком случае вам бы не стоило оставлять дом так надолго?

– Ничего. К тому же в компании не так страшно. Правда?

Теодора слегка прикусила губу, чтобы сдержать рвавшуюся наружу грубость. Ее взгляд, направленный на Ульфа, расслабленно сидящего во главе стола, говорил сам за себя – он осадил и пристыдил бы любого другого, но не Ульфа. Его внешнее безразличие и твердолобость настораживали и пугали, потому что возникало чувство, что как на него ни воздействуй, этот панцирь не поддеть ничем. Казалось, что Ульф привык душить своей силой и неприступностью, и тягаться с ним у Теодоры не было сил. Не сегодня. Она чувствовала себя глупо. Теодора аккуратно сложила салфетку, расстеленную на коленях, посмотрела на Романа и поднялась. Она не могла понять, что испытывала к нему сейчас: жалость или разочарование.

– Спасибо за ужин, Роман. Но, я думаю, мне пора идти.

– Нет, Теодора… – Роман тоже поднялся. Он выглядел раздраженным. Теодора кивнула, ему или собственным мыслям, и направилась к выходу. – Постой. Подожди!

Он пошел за ней, ругаясь и злясь про себя. Теодора не сбавляла шаг до самой прихожей, где остановилась, чтобы надеть пальто. Она стояла перед зеркалом и, когда Роман подошел и встал позади, взглянула на него в отражении. Голубой свитер обтягивал вздымающуюся грудь, брови сошлись над переносицей. Он злился не только на себя, но теперь и на нее, ведь она снова пошла на жертву. Поступилась своим желанием ради чужого, не во благо, но в ущерб себе. Роман хотел, чтобы она наконец поняла, что не должна жертвовать ничем и никогда, ибо жертвенность не может быть оправдана.

Теодора лишь смотрела на него, а потом вышла за дверь и исчезла в темноте за пеленой мелкого слепящего снега.

– Ну ладно. – Роман вернулся в гостиную. Он не сел за стол, а продолжил расхаживать. – Надеюсь, вы понимаете, что испортили мне важный вечер, к тому же обидели очень хорошего человека. – Он коснулся рта и подбородка, как будто подбирал слова на ощупь. – И я бы хотел, чтобы вы ушли.

– Если вы этого действительно хотите, я уйду, – спокойно сказал Ульф. Он ничуть не изменил позу после ухода Теодоры.

– Действительно хочу? Вы что, издеваетесь? Вы думаете, может быть иначе?

– Я в этом уверен.

– И с чего бы это? Ваше тщеславие не знает границ. Не поймите меня неправильно, я благодарен за ужин и ваши усилия наладить добрососедские отношения, но вам не мешало бы набраться такта.

– Я никого не хотел обидеть, – произнес Ульф, и в его голосе прозвучала неподдельная серьезность. – Да, может быть, я не большой специалист в светских беседах. Они мне всегда плохо давались. Я всего этого не умею.

– Чего? Быть терпимым?

– Нет. Жалостливым и слепым.

– Вот видите? Об этом я и говорю.

Роман начал убирать посуду со стола. Он избегал прямо смотреть на Ульфа, который скоро поднялся и принялся делать то же самое.

– Оставьте!

Ульф не стал спорить. Молча подождал, пока хозяин дома сложит посуду в посудомоечную машину, протрет стол и вымоет руки. Монотонная привычная работа помогла Роману успокоиться. Краем глаза он все время наблюдал за гостем, который, видимо, не знал, что такое смущение, и уходить явно не собирался. Его навязчивость начала сильно раздражать Романа, но при этом он больше поражался самому себе: будь в его столовой кто-то другой, он давно бы выставил его за дверь. Человек позади непонятным образом обострял все его чувства. Чувства, которые Роман привык притуплять, и потому теперь, растревоженные и освободившиеся от удил, они бесновались, не давая покоя и не позволяя связанно думать.

Вечер был безвозвратно испорчен. Отношения с Теодорой отброшены назад на несколько ступеней крутой лестницы. Роман взглянул на новенькую бутылку рома на столе. Открыть ее сейчас в присутствии Ульфа было бы отвратительно. Роман убрал бутылку в буфет и поставил турку на плиту.

– Кофе хотите?

– Нет, спасибо.

Роман налил кофе в чашку и прошел в гостиную, кивком пригласив Ульфа следовать за ним. Он сел в кресло у камина, поставил чашку на столик и поворочал тлеющие поленья.

– А вы навязчивы.

– Я уйду в любой миг, если вы этого захотите.

– Да с чего вы вообще взяли, что я хочу обратного?! – взорвался Роман. Он не кричал, но голос больше не был безразлично-ледяным.

– Иначе уже давно выставили бы меня.

– У вас всегда все так просто?

– Почти. Люди сами придумывают себе проблемы. Страхи, условности, запреты – все это эфемеры. По правде говоря, все всегда просто и ясно. Даже ваши компромиссы – чушь. Есть лишь одна истина, и если вы ее не признаете, то начинаете юлить, что-то выдумывать, избегать ее, пытаетесь «пойти на компромисс» – о, люди просто обожают это выражение, – вы идете на поводу у слабости и потворствуете лжи. Вы путаете сами себя. Закрываете глаза, прижимаете руки к груди и кружитесь, кружитесь, пока