Грим - Анастасия Худякова

– Нет, не это. – Она вырвала локоть из его пальцев и отступила на шаг назад, но тут же уперлась спиной в стеллаж. – Я никого не обвиняла в некомпетентности. Но ты же не захотел слушать меня на леднике.

– И правильно сделал. Потому что пришли результаты криминалистической экспертизы, и они подтверждают именно то, о чем я тебе и говорил.

– Это был он? – глухо спросила Теодора. Впрочем, она не поверила, а упрямство лишь крепло.

– Да. Это был он. Он псих и виновен, не может быть никаких сомнений.

– Но… нет, ерунда какая-то.

– Ты что, издеваешься? Ты и теперь не веришь, что он убил девушку?

– Не знаю. – Теодора отвернулась и сжала виски ладонями. – Я была уверена в обратном.

Баглер смотрел на Теодору и не мог понять ее мотивов. И тем более не понимал, почему она здесь в таком виде и почему у него такое чувство, что он сам превращается в дикого зверя, едва справляющегося со своими инстинктами и желаниями, удерживая их из последних сил самыми кончиками когтей. Хотя последнее он, пожалуй, понимал. Причина стояла сейчас перед ним и выглядела хоть и измученной, но невыносимо прекрасной. Баглер сглотнул и пожалел, что перед встречей с судьей решил заехать в отдел.

Теодора обернулась. Баглер безучастно перевел взгляд в сторону, на бесконечно тянущиеся в темноту полки.

– Мне нужно встретиться с судьей Нюбергом. Если хочешь, поехали вместе, по дороге поговорим. Потом отвезу тебя домой.

– Я на машине.

– Ладно, я перефразирую. Или я отвезу тебя домой после встречи тихо и незаметно, или это сделает Оскар Линд прямо сейчас с громко орущей мигалкой на крыше, а потом сам же получит за то, что впустил тебя.

– Не ругай его, он ничего не знал.

– Тогда будешь платить двойную цену.

– Уже плачу. – Теодора прошла в коридор и подождала, пока Баглер запрет дверь.

– Это как же?

– Соглашаюсь терпеть твое брюзжание еще несколько часов подряд.

– Знаешь, что старую добрую порку еще никто не отменял? Так что прикуси язык. И иди в машину.

Теодора взяла у Баглера ключи и, покинув отделение первой, стала ждать его в машине, пока он отдавал распоряжения и брал все необходимое. Ее не слишком заботило то, что он разозлился. Правила и закон были святой неприкосновенностью для Баглера, Теодора давно смирилась с этим. Она завела мотор и включила обогрев. Тусклый свет приборной панели бледно-голубыми глазами глядел ей в лицо. Машина была припаркована боком к отделению, и Теодора хорошо видела вход. Баглер долго не шел. Оставшись одна, Теодора невольно вернулась мыслями в дом у подножия холма и почувствовала, как от обиды сжалось горло. Она злилась, что позволила выставить себя в глупом свете, жертвой, ищущей понимания и доверия. Глаза намокли, и уголки защипало от поплывшей туши, ведь Теодора вдруг поняла, что именно такой и была в собственных глазах – жертвой, отчаянно ищущей искупления, признания и прощения. Она чувствовала себя так, будто единственный человек, от которого она жаждала их получить, отказал ей.

Усыпленная мыслями о поражении, теплом обогревателя, запахом кожи и гвоздики, витавшим в салоне, она уснула прежде, чем Баглер сел в машину и, поглядев на нее, улыбнулся и покачал головой. По дороге они так и не поговорили.

Проснувшись, Теодора несколько секунд не могла понять, где находится. Сон был тяжелым, каким-то липким, будто она потеряла сознание. Но страха не было. Она чувствовала себя в безопасности и ей было тепло.

Теодора подняла голову и села ровнее. Она все еще была в машине Баглера и, судя по стрелкам на приборной панели, проспала несколько часов, укрытая его пальто. Сам Баглер сидел на водительском месте. Он быстро глянул на нее, когда услышал, что она проснулась. Теодора посмотрела в окно, часто моргая. Они стояли у ее дома. В этот час некоторые квартиры еще светились желтым и бледно-сиреневым светом.

– Почему ты меня не разбудил? – пробормотала она с упреком.

– Стоило бы. Но не настолько же я ужасный человек.

– Я даже не слышала, как ты дверями хлопал! Ужас какой.

– Конечно, не слышала. Ты храпела громче, чем у меня клаксон работает.

– Не ври, – обиделась Теодора и повернулась к нему. Светлые глаза смотрели на нее с дружеской приязнью и только. – Почему ты встречался с судьей в такое время?

– Первое слушание перенесли, мне нужно было передать результаты экспертизы.

– Перенесли? – Теодора даже подумала, что ослышалась. – Но почему я узнаю об этом только сейчас?

– А зачем тебе было знать?

– В каком это смысле? – Голос обрел твердость. Она села прямо, скинула с себя его пальто и тут начала понимать. – Кто… Кого назначили проводить судебно-психиатрическую экспертизу?

– Лотту Сандберг, – без запинки ответил Баглер.

Он прохладно наблюдал за тем, как меняется выражение лица Теодоры. Внутри же он чувствовал себя так, как если бы его бросили в ледяную воду и удерживали за затылок, не позволяя вынырнуть.

– И чье… это было решение? По чьей рекомендации назнач…

– По моей рекомендации, – перебил Баглер.

– Причина?

– А нужно объяснять?

Она молча ждала ответа, метая глазами искры.

– Ты не вправе заниматься самостоятельным сбором информации по делу, и тебе это отлично известно. Ты слишком заинтересована, а значит, должна быть отстранена от проведения экспертизы.

Теодора почувствовала себя так, будто он влепил ей пощечину. Она вздернула подбородок и порадовалась хотя бы тому, что глаза были на удивление сухими.

– Ты просто мерзавец, Баглер, надеюсь, ты это знаешь.

– Даже если забуду, ты напомнишь.

– Да. Я много чего могу тебе напомнить. – Она подхватила вещи и распахнула дверь. – В том числе и то, что с друзьями так себя не ведут!

– А мы и не друзья, Холл. Ты работаешь под моим руководством, и я принимаю решения, которым ты подчиняешься, а не наоборот.

Она замерла на секунду, не веря своим ушам. Теодора плохо видела его лицо, скрытое в тени. Но это ей было и не нужно. Она прекрасно могла представить его отчуждение.

– Иди к черту со своими приказами, Баглер. В следующий раз, когда задашься вопросом, почему ты всегда один, посмотри в зеркало.

Она не кричала и, произнеся это как-то утробно, очень искренне, захлопнула дверь и пошла прочь. А Стиг Баглер еще долго не трогался с места, сидя в темноте и досадуя на то, что она не накричала на него как следует.

* * *

Теодора не ходила в церковь уже очень много лет и теперь, сидя одна в пустом зале, пыталась подсчитать точный срок. Выходило двадцать один год. Эта мысль даже