Грим - Анастасия Худякова

– Почему?

– Время еще не пришло.

– Так. И чего же мы ждем? Или этого вы тоже не можете сказать?

– Не могу. Мне запрещено говорить об этом. Но вы можете догадаться сами. Для вас это не составит большого труда. Нужно лишь чуть больше веры.

– Веры? Это в кого же? Я, боюсь, до крайности не религиозен.

– И замечательно. Это вера другого рода.

– Вот что, я не собираюсь играть в ваши игры! Вы в моем доме, куда я вас не приглашал. Не юлите.

– Вам нечем мне пригрозить. Но даже если бы было, уверяю, это пустая трата времени. Со мной такой подход не сработает, а вы глубоко разочаруете самого себя. Но что вы можете сделать, так это не пытаться ничего отрицать. Я никогда не лгу, не умею лгать, даже если бы и хотел это сделать. Я могу юлить, могу путать, пугать, наводить ужас или внушать страх, но не лгать. Это вам стоит знать обо мне. Да, я здесь из праздного любопытства. Оно слепо вело меня, но я начинаю думать, что не ошибся, следуя ему.

– То есть я теперь должен утолить ваше любопытство?

– О, я был бы очень признателен!

Все это звучало настолько странно, сюрреалистично-комично, что Роман вдруг рассмеялся, чем удивил Ульфа.

– Я ведь не шутил вообще-то, – сказал Ульф, сложив руки на груди.

– Да-да, с чувством юмора у вас проблемы. У меня тоже, как видите… Ладно, с любопытством понятно, – продолжил Роман, щелкнув языком. – А тщеславие при чем?

Ульф молчал, и Роман снова мрачно усмехнулся.

– Ну конечно, еще одна вещь, которую под страхом смерти нельзя говорить.

– Нет. Если хотите, я отвечу.

– Удивили! – Роман смочил пересохшее горло холодным кофе. – Что ж, будьте добры.

– Я всегда занимался одним и тем же, – начал Ульф, вытянув ноги. – Как и сказал, я преследую определенную цель. И пусть сначала она была мне навязана, но я давно ее разделяю и уже следую ей по собственной воле. Но, знаете, любое повторяющееся дело, каким бы оно ни было благим и любимым, грозит стать рутиной и придушить интерес, радость сюрприза, открытия. Я заскучал. Мне захотелось подогреть застоявшиеся чувства! Они как будто впали в спячку. Называйте это хандрой, депрессией, как хотите. Так что я сделал то, что делают все безнадежные авантюристы: бросился вниз головой с водопада. Как слегка безумный вор с душой романтика, не ценящий в жизни ничего, кроме подлинного искусства, чести и истины, и ради всего благого, что есть в мире, решается на воровство бесценного, пленительного полотна.

– И под… пленительным полотном вы подразумеваете…

– Вас.

Роман не хотел смотреть на него. Не хотел его понимать, не хотел ему верить. Однако мир Романа сделался цвета зеленой камеи.

– Вы очень занятный человек.

– Я хотел бы им быть.

– Вот что, я больше не буду задавать вопросов. Просто расскажите мне все, что, по-вашему, можете рассказать.

– Это не так много, как вам хотелось бы услышать.

– И все же. – Роман не сводил глаз с гостя, который слегка лениво рассматривал комнату и ее хозяина.

– Больше всего вам, пожалуй, хочется знать, почему меня заинтересовал ваш способ возмездия.

– Удивлен, что вы это так называете. – Роман отставил полупустую чашку и скрестил руки.

– Предпочитаю называть все своими именами. Да, мне известны все ваши убийства. И я не осуждаю ни одно из них, потому что все они были справедливым актом поддержания равновесия.

– Не могу понять, негодяй вы или псих.

– Всего понемногу, я бы сказал.

– Вы не осуждаете, потому что совершали то же?

– Нет, – быстро ответил Ульф. – Нет. Я никогда не убивал людей.

– Мне показалось или это сожаление?

– Может, отчасти, – пожал плечами Ульф. – Хотя нет, наверно, я бы ничего не поменял. Предпочитаю делать справедливые выводы, а не торопиться с бессмысленной расправой. Я сейчас не вас имею в виду.

– Я сказал о спальне лишь во время сегодняшнего разговора. Но ведь вы и раньше знали, что это сделал я?

Ульф кивнул.

– Поэтому пришли сегодня?

– Лишь отчасти. Никакой лжи, помните? Все, что я сказал, стоя на пороге, было правдой.

Ульф вздохнул, провел ладонью по волосам и снова огляделся.

– Этому дому нужна собака, – протянул он.

Помолчав, Роман спросил:

– Хорошо. Юлить вы все-таки мастер. Вы ждали, пока я по неосторожности признаюсь, но откуда вы знали о том, что я сделал?

– Я наблюдал.

– За мной?

Ульф снова кивнул.

– Хорошо. Допустим, вы пришли в мой дом, получили признание, удовлетворили любопытство. Что дальше? Не верю, что вы просто так исчезнете.

– Почему?

– Вы для этого слишком заносчивы. А еще любопытны, и если уйдете, то все было зря, вы так и продолжите маяться скукой. Чуточку безумный вор обязательно должен что-нибудь украсть, чтобы выйти победителем и оправдать свое звание, иначе никакой он не вор, а просто пустословный бандит, ничем не отличающийся от сотен других. А вы не такой. И я спрошу один раз. Что именно вы рассчитываете унести с собой, когда ваша авантюра закончится?

Ульф не ответил. Он молчал так долго, что Роман стал думать, что не ответит вовсе.

– Вы узнаете, когда придет время. Или раньше, если догадаетесь. Вам это не составит труда, – повторил Ульф слегка изменившимся голосом.

Роман подошел к окну. У него было такое чувство, будто ему завязали глаза и не выпускали из комнаты. Впервые в жизни жертвой оказался не другой человек, а он сам.

– Тронто Левис был первоклассным лицемером, который всю свою жизнь превозносил глупость и ложь, всячески унижал остроту ума и оригинальность, что и говорить о таланте.

– Он унижал и ваши способности?

– Много лет подряд.

– Зачем же вы так долго ждали?

Роман обернулся. Он глядел на человека в кресле у камина до тех пор, пока тот не пожал плечами вопросительно и даже как-то небрежно.

– Я никак не могу понять… Вы притворяетесь или действительно… – Он не договорил вслух, лишь про себя: «…действительно такой же, как я». – Ну ладно. Знаете, я бы хотел, чтобы вы ушли… Теперь наверняка.

Ульф тут же поднялся.

– Да, думаю, теперь пора. Это был интригующий вечер.

– Интригующий – это уж точно. Приятный ли?

– Пусть вы злитесь, но сами при этом прекрасно знаете, какую услугу я вам оказал. И даже не одну.

Роман не стал отвечать, потому что Ульф, который потягивался и почти по-хозяйски смотрел по сторонам, был прав. Это приводило Романа в молчаливое бешенство. Сказав это, Ульф имел в виду в первую очередь Теодору. Роман не понимал, откуда взялся этот человек и кем тот