Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

в Екатеринбург. Направлен с целью организации на Урале социал-демократической организации. Следовательно, типография, появившаяся на Урале, является прямым действием комитета. Главным связующим звеном в комитете — молодая женщина. К сожалению, ни подлинной фамилии, ни достоверного описания сей героини не имеется. Есть особая примета, передаваемая осведомителем, — необычайная красота. Примета есть примета, но так можно гоняться за каждой красивой женщиной. Мало, как мало знаем о лицах, находящихся в подполье! Нужно просить правительство об увеличении ассигнований на дела сыска. Только улучшение дела сыска и обескровливание социал-демократической партии позволит задержать революцию.

Обследование поезда результатов не дало. Ехали две курсистки в Петербург. В пенсне. Стриженые. Настоящие синие чулки. Одну сопровождал отец — деревенский священник, другую — брат, управляющий на золотом прииске. Единственной примете — необычайной красоте — они не отвечали. Да и дома гостили лишь по две недели. И следовательно, участия в работе типографии принимать не могли. Вещицы их потрясли жандармы, но, кроме цыплят да пирогов, рассчитанных для поездки на край Европы, ничего не нашли. Девицы перепугались, едва сознание не потеряли, что также говорило об их непричастности к подобным делам. Кроме нигилистской внешности, ничего предосудительного.

Расстроенный и сердитый, подполковник, наконец, отпустил сопровождение, а сам отправился в Москву ожидать первых весточек о проклятой типографии.

Встреча в купе с дамой его насторожила. Но ее первые слова о прекрасном сне, манера поведения успокоили. К тому же она с такой милой гримасой рассказала об их мимолетной встрече на станции, когда он в поисках злоумышленницы переходил из вагона в вагон. Бедняжка ночь со днем перепутала. И правда, задержался — заскочил на телеграф, чтобы отбить депешу в управление.

Красота всегда облагораживающе действовала на него. Подполковник знал свою особенность. После всего тяжелого и неустроенного, после тюрем и преступников, которыми, но его понятию, был переполнен мир, встретить благополучного и доброжелательного человека — удача. Подполковник поборол раздражение и почувствовал себя так, словно находился в гостиной у камина. Уютное купе. Диванчики красного плюша. Таинственный полумрак. Темнота ночи, заставлявшая забыть о работе. И эта дама с высокой прической, в элегантном платье. Другая ломака из купеческих дочек глаза закатила да испугалась бы притворно, так что сбежал бы в другое купе. Подполковник, большой знаток и ценитель прекрасного пола, встал и представился:

— Маслов Павел Ефимович... Был в Екатеринбурге по служебной надобности.

— Анна Павловна Собакина, дочь добропорядочных родителей. — Мария очаровательно улыбнулась и протянула руку. — Киевских врачей. Батюшка — потомственный дворянин, весьма образованный человек, который озабочен принесением пользы отечеству... Он окончил Цюрихский университет и занимается практикой. — Девушка, уловив задумчивый взгляд собеседника, подтвердила: — Я придерживаюсь таких же правил, хотя настоящего себе занятия не нашла.

Подполковник пытался скрыть улыбку — эмансипация в купе первого класса торжествовала. Хорошенькая женщина, выросшая в достатке, сразу пытается говорить об образовании и передовых воззрениях.

— Нет... Нет... Вы словно сомневаетесь в правоте моих суждений... Если барышня, так только одни наряды да удовольствия. — Мария поправила золотые часики и, щелкнув крышкой, всплеснула руками. — Боже мой, почти два часа ночи... Моя гувернантка пришла бы в страшное негодование и оставила бы меня без сладкого... Ах, какое мороженое делали в нашем доме! Из сливок... Их сначала охлаждают в погребе, потом крутят в мороженице — крутят долго, и мы, дети, принимали в этом участие. А потом массу — на лед на всю ночь. Подавали в серебряных вазочках и с вареньем... А летом с малиной. — Мария доверительно наклонилась к спутнику. — Это моя первая самостоятельная поездка. Я ездила к подруге по пансионату. Отец ее богач, владелец золотых приисков. Нина такие деньги на булавки получала, что все диву давались, а начальница, мадам Дебушева, отбирала их и делала выговор. Мадам приехала из Парижа, ярая сторонница революции и выступала за социальное равенство.

— И как это социальное равенство проявлялось в пансионе? — захохотал подполковник, вслушиваясь в милую болтовню барышни. — Значит, мадам была за революцию... Гм... Прекрасно... Побольше бы таких революционеров — и тюрьмы были бы не нужны.

Мария недовольно надула губки. Осуждающе посмотрела на подполковника и заметила:

— И дома все ко мне обращаются с улыбкой, за которой проглядывает несерьезное отношение, будто я маленькая или несмышленая...

— Ну, это прекрасно! Женщина и создана, чтобы быть под могучим крылом мужчины. — Подполковник мягко уговаривал девушку. На правой руке блестело обручальное кольцо. — Но вы недосказали о деньгах на булавки вашей подруги. — По привычке захотелось узнать, как фамилия этой подруги, но он поморщился: эдакий профессионал стал, даже в разговоре с барышней и то фамилии да имена интересуют...

— Батюшка ей присылал по двадцать пять рублей в месяц, мадам Дебушева оставляла не более десяти. Конечно, при первой необходимости Нина могла получить у отца любую сумму... Но тратить-то их было не на что... В город пускали редко и с мадам... Даже книг не требовалось. Библиотека была при пансионе, да к чтению особенного пристрастия мало кто имел.

— А вы?

— Я читала только французские романы... Хорошие... Жорж Занд... Очень мне нравилась «Цыганка Аза» или «Консуэлла». Вещи романтические. Все в них запутано, и такое благородство. Папа посмеивался над моим чтением и пытался приучить читать Бальзака. «Человеческая комедия» очень меня огорчила... Столько горя, неверности! Тяжело. Тут я согласна с мадам Дебушевой, что Бальзака нужно читать в конце жизни, а то и людям не будешь верить, и без женихов останешься.

Последние слова дама произнесла неуверенно, словно советуясь с подполковником. Тот смеялся. Крупное лицо его светилось от удовольствия. Поправил черные волосы и серьезно сказал:

— Ваша мадам Дебушева — весьма разумная женщина. Мир детской наивности нужно как можно дольше сохранить в душе. И тут романтическое направление в литературе я ценю значительно более, чем натуральную школу.

— Как все это верно. — Дама едва не захлопала в ладоши.

Взгляни: под отдаленным сводом

Гуляет вольная луна;

На всю природу мимоходом

Равно сиянье льет она.

Заглянет в облако любое,

Его так пышно озарит —

И вот уж перешла в другое;

И то недолго посетит.

Кто место в небе ей укажет,

Примолвя: так остановись,

Кто сердце юной девы скажет:

Люби одно, но изменись!

Мария прочитала с большим чувством пушкинские строки. На лице задумчивое и печальное выражение. Пушкина она любила и могла читать