Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

что ротмистр, внимание которого она явно привлекала, прозреет и в шикарной даме узнает ту простушку, которая жаждала свадебного торжества в квартире злоумышленника. И адвокат, выхаживающий по перрону и вылавливающий взгляды знакомых, словно собиравший дань, раздражал ее. И опять взгляд ее скользил к Кудрину, несчастному и одинокому, у фонарного столба. Конспиратор!

И бежит, бежит поезд, унося бесценный груз все дальше и дальше от опасного места.

Лучи заходящего солнца охватили окрестность — и леса, и небо, и редкие домишки — багряным заревом. Багровый свет усиливал тревогу. Не отрывая глаз, смотрела она на красоту заката. Но вот краски становились все гуще, наконец, потемнели и подернулись синевато-фиолетовыми мазками. И опять бежали за окном строения. Высокий журавль колодца. Красная кирпичная станция с белыми углами. И стрелочник на переезде в фуражке с околышем и флажком.

Ночь вступала в свои права. Фиолетовый цвет поглотил красноту. Заглох и фиолетовый цвет, задавленный полосой черноты. Теперь окна, как зеркала, отражали лицо Марии. Едва проникал слабый свет фонаря из коридора. Дверь в купе Мария не закрывала. Хорошо, когда много воздуха.

Сплошная чернота проносилась за окном, разрезаемая изредка встречными поездами да слабыми фонарями пристанционных строений.

Появился кондуктор. Усатый. В белой тужурке, в белых перчатках и с подносом в вытянутой руке. Поставил на столик стакан чая и пошел за лампой. Заколебался свет, нарушил очарование загадочной ночи.

— Скоро станция... Стоянка десять минут... Коли желаете освежиться, так пожалуйте... Только станция небольшая и ничего интересного не представляет. — Кондуктор прищурил карие глаза и сказал: — Дело-то господское... Места здесь глухие...

Мария все же решила постоять на полустанке и подышать ночным воздухом. Потянулась и, не надевая жакета, вышла на платформу. Кондуктор довольно усмехнулся в пушистые усы. Он топтался у вагона, размахивая фонарем «летучая мышь».

Ночь была дивная. После знойного дня природа отдыхала. Доносился едва слышный шелест берез, окружавших станцию с клумбами герани и кустами цветущего шиповника. Вдалеке подвывала собака, навевая тоску. Пыхтел паровоз, да слышалось постукивание ключами о колеса вагонов бригадой железнодорожников. Рабочие прошли озабоченные. В промасленных спецовках и с фонарями, выхватывающими вагоны из темноты. Черная пелена опустилась на землю, и если бы не редкие одиночные звездочки, то наступила бы одна непроглядная чернота.

Мария поежилась от ветерка. Было так приятно после всех волнений очутиться в темноте на незнакомой станции, что она не хотела подниматься в вагон.

«Хорошо-то как! — вновь и вновь подумала она. — Напьюсь чаю — и на боковую». Долгую дорогу любила: и отдохнуть хорошо, и думать так славно под равномерный перестук колес. Дни ее всегда перегружены событиями. Думы оставляла на свободное время, тогда можно спокойно все взвесить и разложить по полочкам. В суматохе дел легко потерять способность мыслить и анализировать, а без этого какие чудеса можно натворить! И от этой мысли рассмеялась.

Она стояла и нежилась, волнения о предстоящей дороге улеглись. Дело всегда лучше ожидания: опасности рисуются воображением, а реальность все ставит на свое место. И сердце успокаивается, и поведение делается разумнее, да и опасность отступает. И она припомнила слова матери: «Мысли страшатся, а руки делают...» И хорошо, что есть у нее дело. В делах да заботах все беды проходят.

Яркая синяя звездочка вспыхнула в черноте. Полет ее был стремителен, сверкающая нить, оставляемая ею, мгновенно гасла. И через несколько минут опять наступила плотная чернота и не верилось, что только что падала, искрясь, звезда.

Человек предполагает, а судьба располагает. Эту мудрость Мария впитала с молоком матери. Все так хорошо складывалось: и отъезд благополучный, и багаж в поезде, и Кудрин не наделал бед, и в купе одна. Но господин случай не вытерпел такого благополучия. Затишье перед бурей. И действительно, Мария и пофилософствовать-то хорошенько не успела, как услышала со стороны станции движение. Оглянулась и обмерла. Из освещенных дверей станции вышла целая процессия — офицер и несколько жандармов. Шли быстро, перекидываясь словами. Старший повелительно покрикивал на начальника станции, не разрешая ему отправлять поезд.

«Что за оказия! — Мария насторожилась и заставила себя остаться на перроне. — Неужто ко мне?!» Но почему именно к ней? Поезд-то длиной в десять вагонов. И все же шли в сторону ее вагона. Проводник засвистел, надувая плотные щеки, и попросил подняться в вагон. С тяжелым сердцем Мария, не оглядываясь, прошла по коридорчику и очутилась в купе. Настроение испортилось: нет, проклятые жандармы всю душу ей вымотают — так и будут садиться да переходить из вагона в вагон в пути. Мария недовольно свела брови и заставила себя успокоиться. У страха глаза велики; когда опасность станет реальной, тогда и следует волноваться. Да и волноваться нужно с умом — в трудностях волнение плохой советчик. Итак, спокойствие и выдержка — два золотых правила в конспирации.

Она положила голову на диван и задремала. Во сне увидела мать. Молодую. Мать стояла у зеркала и расчесывала свои золотые волосы. Мать смеялась и брала на руки брата Фиму. И Фима смеялся. Мария провела рукой по лицу и проснулась, почувствовав, как заболела шея от неудобного положения.

В дверях стоял жандармский офицер и что-то тихо выговаривал кондуктору. В коридоре было еще два жандарма. Лица неприветливые, озабоченные. Мария их хорошо рассмотрела в зеркало, висевшее на противоположной стене купе. Кондуктор оправдывался, наклонив голову. Вагон качнулся, и жандармы исчезли. Мария стряхнула сон и вопросительно посмотрела на офицера. Оказался он «в жирных» погонах, как говорили в подполье, в чине подполковника. Благообразный. С широкими плечами. С орденами на груди. Лицо умное. Интеллигентное. С тонкими чертами. И внимательными черными глазами. Подполковник был тщательно выбрит. Мундир с жестким воротничком подпирал щеки.

— Неужто все стоим на станции? А? — Мария ладошкой прикрыла зевающий рот. — Я поднималась в вагон и видела, как вы шли по перрону.

— Ну и что? — с улыбкой наклонил голову подполковник, не улавливая хода мыслей своей спутницы.

— Так я уже выспалась, а вы все в дверях стоите! — удивилась Мария.

— Ах, вот вы о чем!.. — хохотнул подполковник и, попросив разрешения, опустился на плюшевый диван. И позвал кондуктора. — Стаканчик чая... Покрепче да поживее, милейший! Значит, думаете, сколько же я шел по вагону, коли успели выспаться... Гм... Действительно, быстрым мое продвижение по поезду не назовешь... Только и вы хороши: нет чтобы представителя власти дождаться, так скорее Морфею дань отдать...

— Я не думала, что в это купе у вас будет место! — с милой