Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

class="p1">— Она сдавала экзамен на фельдшерицу, Мария? — полувопросительно сказала Ида. — Правда? А потом работала в деревне. Крестьянки ходили к попу узнать, можно ли к фельдшерице за помощью обращаться мужчинам или только приставлена для баб...

— Да, конечно. Пришлось сдавать экзамен у знакомого врача, скрывая то обстоятельство, что училась за границей. К сожалению, она быстро увидела, что микстуры и порошки народу не могли помочь... Нищета, убожество, бесправие не микстурами лечатся. И вот «десять десятков» революционеров пришли к мысли о единоборстве с царизмом, желая своим примером, жизнью пробудить от спячки народ... В революции ее чудесный талант полностью раскрылся — она участвовала в покушениях на жизнь царя, предпринимаемых народовольцами неоднократно... И под Одессой, и под Москвой, и в Петербурге. А потом разгром. Казнь друзей. Вера Николаевна не вышла на площадь, когда по Петербургу шли позорные колесницы с Софьей Перовской, Андреем Желябовым и его друзьями. Нет, товарищи для нее оставались живыми. И все разорванные нити ей, единственному члену Исполнительного комитета, оставшемуся на свободе в России, пришлось связывать воедино.

Хозяин слушал внимательно, его поразила горячая речь гостьи. Слушал и убеждался, что в его доме поселились революционеры, от такой беды нужно спасаться...

Отзвонили часы. Большие. С золотым циферблатом. С фигурными стрелками. Тяжело падали в тишину удары. Бом-бом-бом... Так бьют часы на башне в Шлиссельбурге...

— Вы очень хорошие люди, но я не герой... — хозяин встал и начал ходить по комнате. — Я по наивности думал, что вы тут пристроились печатать фальшивые деньги. — Он вынул из кармана сюртука полоски бумаги. — И это я мог бы понять. Но вы намного опаснее фальшивомонетчиков... Опаснее! Вы преступники! Жизнью своей дорожу я и баламутить рабочих не позволю. Я не стану приглашать полицию... Не все герои, есть и те, кто просто хочет жить для себя. И я такой. И сказки ваши о равенстве и братстве меня не увлекут. Черта с два! Я добровольно ничего не отдам. Крупинку к крупинке денно и нощно собираю то, что вы презрительно именуете богатством. Мой дед бродягой из Сибири вышел. Говорят, и грабежами на большой дороге баловался. Отец напал на золотую жилу. Я покоя не знаю и увеличиваю эти богатства... И все это отдать? Ха-ха-ха... Безумцем нужно быть!

Мария засмеялась. Так потешна была его могучая фигура, и лицо с беспомощным выражением, и это желание жить спокойно. Вот деньги фальшивые делать — пожалуйста! Поди, и в долю бы вступил.

Мария встала и поклонилась:

— Спасибо за хлеб-соль... Не забудьте, что в полицию решили не жаловаться... Мы уедем завтра ранним утром...

ДОМАШНИЕ ВЕЩИ

Жарким июньским днем 1899 года в Екатеринбурге по дороге к вокзалу неторопливо ехала телега, груженная домашними вещами. Два ящика, для прочности скрепленные железными обручами, и мешок, из которого в разные стороны торчали несуразные предметы. Сверху возвышалась клетка с птичкой, стол с опрокинутыми ножками и пара венских стульев. Явно хозяйка была не из богатых.

На телеге, свесив ноги, покачивался парень лет двадцати пяти. Начищенные сапоги гармошками. В синих домотканых брюках, наползавших на голенища. В рубахе, расшитой крестиком и перехваченной тонким пояском. В жилете. И при цепочке. Голова густо смазана репейным маслом. Волосы, зачесанные на прямой пробор, подчеркивали округлость лица.

Напротив него восседала девушка. С задорным лицом. Франтиха. Ситцевая юбка в оборках. Кофта с длинным рукавом, отделанная оборками. Голова покрыта цветастым платком. Девушка держала в руках кадку с фикусом и глазела по сторонам.

На ухабе телега подпрыгивала, и вещи от тряски грозили рассыпаться. Девушка ловко подхватывала стулья и обещала пожаловаться барыне, коли произойдет какая неувязка. Временами чувствительно толкала локтем парня и просила его поправить вещи. Парень ловко спрыгивал на землю и, покрикивая на служанку, натыкался на кадку с фикусом.

— Чертова дура, так и не убрала кадку с фикусом! Ась? — Парень прикладывал ладонь к уху и шутливо ожидал ответа. — То-то. Ни одна баба не повезет в другой город фикус — эдакая невидаль, словно там своих нет! И говорил, да все по-своему... Ум-то весь на косы истратила...

Кухарка посмеивалась и крутила головой, осторожно оглядывая кадку и боясь сломать крупные глянцевые листья.

Парень закуривал папироску, неумело пуская дым кольцами — видно, курил для форса, — опершись о край рукой, легко вспрыгивал в телегу.

Возчик в ситцевой рубахе с оторванным воротом в разговор не вмешивался. Поглубже напяливал выношенную войлочную шапку и уныло подгонял лошадь, щелкая кнутом.

Его дело сторона: подрядился везти вещи на станцию, а сохранность кадок да ящиков его не касается — пропади они пропадом. Да и деньги-то небольшие — полтина серебром. За эти деньги на телегу посадили и приказчика и кухарку. Совсем народ обнаглел — ни стыда ни совести. А кадку свою нехай везут на экватор. Возчик усмехнулся. Возчик считал себя грамотным, окончил первых два класса церковноприходской школы, и экватор был самой большой премудростью, узнанной им. В глубине души он в существование какого-то экватора, конечно, не верил.

На вокзальной площади пылища. У подъезда щеголеватые пролетки на красных дутых шинах. Лошади сытые, так и играют. Конечно, и барышни городского головы прикатили. Так и есть, от цветника глаз не оторвать — барышни все в лентах, в шляпках, да еще с зонтиками. При таком солнце, да с зонтиком! Возчик зонт признавал при дожде, а эти господские причуды не уважал. Ишь моду взяли от красного солнышка закрываться! Бродили худые собаки с впалыми боками. И почему-то все желтые. В глазах тоска. У коновязи сновали воробьи. Голодные, в поисках овса прыгали по отполированному бревну коновязи — ждали своего часа. Напротив трактир. С пьяной гульбой и криками, вырывающимися из открытых окон. Тут и парнишки с босыми ногами, продающие по копейке стаканами студеную воду, и лотошники с пирогами с начинкой из потрохов. Вот один зазывает на пирожки с повидлом. Ишь ты, голосистый какой, оглушил всех. «Сладкие пирожки... Сладкие пирожки...» Возница нахмурился — ты найди сначала копейку свободну, а потом уже кричи: «Сладкие пирожки». И возница в сердцах сплюнул, рассерженный. Торговка держала на палочке петушков из сахара, мусоля их в грязных руках. Сновали цыганки. С висячими серьгами в ушах. В грязных юбках. С детьми, привязанными тряпками к спине. Детишки тоже чумазые. С блестящими глазами и белыми зубами. И около цыган собаки. Крупные. Лохматые. С высунутыми языками,