Человек за бортом - София Цой

Мы следовали за ним через стеклянную стену, пока его не посадили в отдельный экипаж. Из ниоткуда появившийся Оллред уже забирался в свою карету, но Келси успел ненадолго задержать его. Оллред сообщил, что необходимые Валентину лекарства передадут вечером.

– Другое дело, что сегодня вечером, возможно, это уже будет и не нужно, – проговорил конфиденциально Оллред. – Понимаете, о чем я?

После переговоров Элиота и Софи с Джонсоном, конечно, мы уже знали: один член Великой Ложи пообещал посодействовать закрытию этого дела. Я все гадал, кто именно, и когда Элиот назвал фамилию Джонсона, немного расстроился. Думалось, будет кто-то более благородный и уважаемый. Но одновременно я осознал, почему Артур Ричмонд не пренебрегает знакомством с такими сомнительными личностями. Возможно, потому что именно они умеют договариваться. Любой ценой.

Келси уехал с Оллредом. Ричмонд дал мне поручение поехать к остальным и доложить обо всем, что мы узнали. В дом Элиота меня манила мысль о вкусном ужине, но теперь было и что рассказать.

Во время ужина Леша впервые спокойно грелся у моего ботинка. Он даже не зашипел, когда я взял его на руки, – наоборот, замурчал. «Ну что, мы теперь друзья?» – ткнул я его в мокренький носик.

Меня ожидало несколько часов чтения здесь, потому что мою квартиру заняли Винсента и Найджел. Они попросили одолжить им жилье на вечер, так как в особняке Винни сейчас жили Анна Венцель с Леа и в любой момент мог приехать ее отец, Оскар Рейнгольдович. Позавчера я получил от него письмо и пачку московских газет – он должен был прибыть со дня на день.

Знакомые газетные виды кремлевских башен, мощеная Остоженка, которую венчал любимый КИМО, новости и сплетни нагнали тоску. Хотелось обнять тех своих друзей. Щедро угостить их ужином в дорогом ресторане, точно Элиот, – всё за мой счет! Провалить экзамен, к которому не готовился. Засмущать какую-нибудь красотку. И все они считали бы меня своим, а не чужим. И как бы я хотел свободно, не переходя на другие языки, говорить по-русски. Как бы я хотел…

Так хотел, что, когда поднялся к Софи и понял, что сейчас придется снова говорить по-французски, просто развернулся и спустился. «Впрочем, не так уж мне и интересно, как у нее дела», – подумал я устало.

Однако позже я все-таки несколько раз проверил ее. Весь зал – от рояля и елки до журнального столика у дивана – выстилали черновики. Софи то и дело добавляла новые листы, меняла их местами. Она будто уходила в другой мир и возвращалась.

По моей просьбе ей обновляли чайники чая, а потом пригласили к столу на перерыв. «Подайте Софи часа через два сибаса с шатобрианом. Ей очень понравилось», – наказал я Люке где-то в час ночи, и он заверил меня, что все сделает.

Под утро я вернулся к себе, все еще придавленный печалью и безысходностью. Сильно тянуло домой, и я осознал, что мое постоянное нежелание выходить из дома здесь на самом деле произрастало из желания попасть в дом другой, московский. Мой настоящий дом. Не то чтобы это стало открытием.

Еще в первые месяцы жизни в Париже, два года назад, я понял, что мной интересуются, но своим не считают. Мне казалось, что я либо нахожусь за бортом, в воде, либо на необитаемом острове, а вокруг ни души. Я сбивал с толку тем, что говорил на таинственно хорошем французском, но под моим испещренным восточными иероглифами переплетом пряталась песнь, написанная теми же буквами, что и «Слово о полку Игореве». Такое расхождение обложки и содержания мир не воспринимал, пытаясь как будто свести меня к каким-то элементарным значениям. С этой безнадежной мыслью я и уснул. Проснулся рано. На календаре было третье марта.

В дороге тоска по Москве таяла, и в душе поднималась радость оттого, что я уже три дня никуда не опаздывал. Печалило только то, что, как назло, все остальные решили поспать подольше.

Я постучал в комнату Элиота, и тусклый свет от окна очертил его недовольное лицо. Он пробормотал: «Секунду» – и вышел в свободной белой рубашке, не заправленной в брюки. На неприкрытых ключицах алели кровоподтеки, точно его искусали комары. Несмотря на сонный прищур, он выглядел так, будто нарумянился, и даже помолодел.

– Что такое? Почему уже который день ты заявляешься в такую рань?

– Просто… – Я замялся.

Элиот усмехнулся.

– Ну, чувствуй себя как дома. Если ты голоден, можешь найти кого-нибудь и попросить приготовить тебе завтрак.

– Да нет, я думал, вы все уже встали. Как Софи, кстати? Она написала статью? Она там, у себя? – указал я на дверь гостевой комнаты.

– Нет, она у меня, и она легла буквально только что.

Я приоткрыл рот в изумлении и догадался, что с Элиотом развлекались не комары. Ну да, какие комары в начале марта…

– Понял. Тогда я пошел.

– Давай, – отмахнулся Элиот.

В столовой меня усадили за стол и поставили передо мной большое блюдо – ароматные жареные яйца в алом соусе из помидоров и перцев. Поверх них таял зеленый лук, а из отдельной тарелки шел пар от плоских лепешек. Люка, который почему-то собственной персоной принес мне это, стоял рядом и ждал, пока я попробую.

– Это шакшука и пита – их готовят там, откуда я родом, – сказал он, потрогав свой рыжий ус. – Никогда не подавал их в этом доме, но для вас решил сделать. В знак благодарности за то, что вы отрезвили того подлого доктора. Он гад, потому что поступил так с невинной Леа. И гад, потому что никогда не упускал шанса высмеять меня за то, кем я являюсь. Я и сам хотел бы ему врезать, но, сами понимаете, не мог. Спасибо. Я думал, вы просто добрый малый, а оказалось, и вы можете разозлиться.

Я встал из-за стола и пожал Люке руку. Он отечески похлопал меня по спине со словами «Приятного аппетита, мой русский друг» и ушел… Впервые я не видел, что ел. Глаза застилали слезы, пока во рту таял хлеб, который до этого я макнул в желток и томаты. Как же было уморительно объяснять прибывшим несколькими минутами позже Найджелу и Винсенте, что это я растрогался, а не подавился.

– Ос, если так невкусно – не ешь… – обеспокоенно проговорил Найджел.

– Не обращай на него внимания, – ткнула его локтем Винсента. – Ос, Найджел, я поеду проведать Леа. А еще что-то мне подсказывает, будто папа уже в городе. Я обещала Софи, что прочитаю для нее вслух готовый текст статьи, но, может, вы справитесь и без меня?

Мы с Найджелом кивнули. Когда Винсента ушла, мы поднялись наверх и собрали исписанные листы. Тогда же в коридоре появилась сама Софи и сообщила, что после завтрака она присоединится к нам.

– Только читать будешь ты. – Я покосился на Найджела.

– Это еще почему?

– Во-первых, тут немного. Во-вторых, тут непонятно. Совсем.

Найджел пробежался взглядом по рукописи.

– Мне все понятно.

– Слушай, ну почерк на родном языке я тоже смогу разобрать, а этот выглядит так, будто им беса вызывали.

Найджел закатил глаза, но, как только в зале появилась Софи, покорно сел напротив нее и принялся медленно читать, пока она опускала клавиши печатной машинки. На слух текст воспринимался легче. Чувствовался ритм, было много восклицаний, игры слов. В какой-то момент, правда, я все равно уплыл мыслями за буйки нашей реальности. Французский казался мне русским, и я бежал, промокший до нитки, под теплым дождем, держа за руку девушку с блистательной улыбкой. Вернулся я, когда Софи с деловитым видом выравнивала на столе стопку бумаги.

– Кстати, вы уже придумали название?

– Да, – улыбнулась она и вручила мне скрепленные листы.

На первой странице был заголовок «L’HOMME À LA MER»[8], а под ним приписка: «Valentin Grant-Sirin: La vérité jamais racontée»[9].

Чтение статьи увлекло меня: так историю Валентина еще, наверное, никто никогда не рассказывал даже внутри Лиги Компаса, даже