Человек за бортом - София Цой

– Что для Козерогов абсолютно неудивительно, – невозмутимо ответил Элиот, не отнимая руки от моей талии.

– А еще он разбрасывает вещи.

– Какая разница, если за мной их все равно уберут?

– Вообще, я пришел сказать, что Валентина доставили в больницу. Сотрясения и переломов, слава богу, нет. Скоро прибудет Оллред.

Спустя полчаса он действительно пожаловал – почтенных лет, лысый, в черном фраке и в толстых очках. Он двигался с неохотой, постоянно кашлял, но в его взгляде читалась стойкость. Мы сели в столовой – мсье Оллред, Элиот, Келси и я, но мое участие в разговоре ограничивалось наблюдением.

Белые лацканы Оллреда не украшали ни паук, ни капитанский якорь, да и вообще никаких опознавательных знаков я не могла поймать. На мизинце посверкивала печатка с еле заметной буквой G. В голове тут же возникли циркуль, наугольник… и эта буква между ними – символы масонства.

– …Это деликатный вопрос, мадемуазель Софи. – Оллред посмотрел на меня поверх очков.

– Простите? – встрепенулась я, точно он прочитал мои мысли.

– Не за что извиняться, мадемуазель Софи. Мы хотим разместить вашу статью в завтрашнем вечернем номере L’Aurore. Вы понимаете уровень этой газеты?

– Да, конечно.

– Тогда, я думаю, мне незачем пояснять, почему материал будет опубликован под мужским псевдонимом. – В голове в один миг стало пусто. Оллред испытующе посмотрел на меня. – При необходимости мы готовы предоставить вам защиту, верно, Элиот?

Элиот кивнул, но в его глазах я заметила какое-то недоверие или неодобрение. Слово он предчувствовал, что я сейчас скажу.

– Я очень ценю ваше доверие, мсье Оллред. Не все так добры, как вы, я имею в виду и вас, и Элиота, и Келси – всех. Общество относится к женщинам с предубеждением. Однако я не хочу скрываться за мужским псевдонимом или нейтральными инициалами. Я хочу, чтобы мой труд был подписан моим именем. Женским. Может, это единственная возможность доказать, что оно достойно не меньшей чести, чем мужское.

Повисла тяжелая пауза. Дыхание сперло от мысли, что мне сейчас ответят: «Ну, что ж, тогда до свидания…» или «Спасибо, мадемуазель Софи, на этом мы попрощаемся с вами…» Однако Оллред хмыкнул и с отеческой любовью взглянул на Элиота. Тот пожал плечами.

Келси пробормотал:

– Мы же говорили…

– Пишите под своим именем, – согласился Оллред.

Оставалось действительно только написать.

Я притупила зрение этого мира и напрягла внутренний слух. Взглянула другими глазами. Схватила за хвостик запятую, поймала шустрый союз – их пропажа тут же подняла шум. На поиски выдвинулись глаголы, за ними – существительные и прилагательные. Блестящие нити слов переливались в темноте, и в моих руках завилось полупрозрачное кружево скрытой правды. Я летела сквозь сверкающие слова и ловила их, чтобы создать великое, пока не поняла, что слова проходят через руки и я тлею, как истративший себя уголек… Я возвращалась в этот мир.

Закружившись в вихре исписанных бумаг, я опускалась на кресло. Боль колола под лопаткой, стреляла в висок. Глаза слипались. Слабое тело совсем не подходило тому духу, который я в себе носила. Его нужно было поить и кормить, в то время как хотелось лететь по небу в предрассветные часы, когда оно окрашивается в ледяной голубой цвет, так сильно напоминающий о той реальности, где живут слова и идеи.

Я разложила по полу исписанные черновики, и их сдул неизвестно откуда набежавший ветерок – передо мной вырос сонный Элиот в белом костюме, точно из моего сна про море. Он присел на пол.

– Ты что, не ложилась?

Не успела я ответить, он притянул меня к себе за подбородок.

– Пойдем, пожалуйста. Нельзя так себя мучить, Софи.

– Да, я не ложилась. Вдохновение вело меня.

– Ну, а теперь поведу я. – Он обвил мою талию и помог подняться. – Пойдем.

– Элиот, я хочу тебе кое-что сказать.

Он посмотрел на меня растерянными глазами. Вряд ли он ожидал услышать признание в такую сонную пору.

– Ты говорил, что ты человек за бортом. Меня это страшно озадачило. Потому что мне всю жизнь казалось, что это я – человек за бортом. Я слонялась по кораблю, желая сброситься, и даже… однажды сбросилась.

Его лицо напряглось, а ладонь застыла на моей щеке. Я накрыла ее своей.

– Я практически впустила море в легкие, как из-за борта вылетел круг – а следом за ним мужчина. Он завис в воздухе ласточкой, сгруппировался и вонзился в воду, как пуля. Я даже подумать не могла, что это за мной. Русал? Мираж? Предвестник рая? Но его руки вытащили меня из холодной воды. Его губы вдохнули в меня жизнь, – прошептала я и, встав на носочки, поцеловала его. – Этим мужчиной был ты.

10

Освальд Ко

Перед глазами таял сон. Под белыми парусами я вел изящный корабль среди тихих лазоревых вод. Одной рукой я держал гибкий штурвал, сглаженный морской водой и ветрами, а другой – тонкую высокую девушку, чье лицо скрывало солнце. Ее нежные руки обвивали мою шею, а на алых губах разгоралась улыбка, и они шептали: «Освальд… Освальд…»

– Освальд! – зашипел на меня Келси через плечо. Он кивнул, требуя, чтобы я встал позади него и Артура Ричмонда.

Вокруг толкались журналисты и фотографы. Они следили, когда же за стеклянной арочной стеной в ярком больничном холле появятся Валентин и врачи. Пусть находиться рядом с Ричмондом-старшим, особенно после инцидента с Леа и доктором Пьером, было неприятно, я терпел эту муку ради Валентина. Ричмонд небрежно обернулся, но ничего не сказал. Даже без слов он заставлял меня испытывать стыд за свой поступок. Хотя я понимал, что, если бы вновь оказался в той ситуации, я бы поступил точно так же.

– Какими же распущенными стали девушки!.. Сначала они идут на марш, а потом дурят твоего сына. А сын явный идиот – падок на любую юбку.

Келси покосился на Ричмонда:

– Артур, пожалуйста, следите за выражениями. И понизьте голос. При всем уважении к вам, я думаю, вы показываете себя не в лучшем свете, когда позволяете себе так отзываться о даме почти в три раза младше вас. К тому же умной и доброй даме, которая правда любит вашего сына.

Ричмонд усмехнулся, но произнес действительно на тон ниже:

– Келси, много ума не нужно, чтобы… ну, ты понял. Мне передали, что Элиот с этой Софи творили в доме Роберта… Ни стыда, ни совести.

Брови мои сами поползли на лоб. Пришлось быстро осмыслить два факта. Первый: отношения Софи и Элиота в такой стадии. Второй: потенциальная слежка в домах Ричмондов. «Получается, он знает, сколько я у них ем?..» – пронеслось у меня в голове. Келси смерил Ричмонда тяжелым взглядом.

– Думаю, личная жизнь Элиота – не ваше дело.

– Полагаю, Келси, это как раз мое дело. Но так и быть… Пусть развлекается. Эта пустышка ему быстро надоест. У них разные ценности. Благородная девушка не станет идти на поводу своей страсти и предаваться ласкам до свадьбы.

– А благородный юноша то есть станет? – усмехнулся Келси.

– Так, выводят, – перебил его Ричмонд и указал на кабинет.

В сопровождении врача и двух жандармов вышел Валентин в наручниках, с виду спокойный. Тыльной стороной ладони он почесал щеку, которую, скорее всего, щекотала небрежная челка. На это жандарм сделал ему несколько замечаний, но Валентин будто его не слышал и продолжал почесывать скулу, пока жандарм не вцепился в его руку. На лице Валентина загорелся презрительный, ехидный оскал, и это даже пугало.

Мы опасались, что он будет сломлен духом, выйдет на растерзание журналистам с поникшей головой и мокрыми от слез щеками, но он держал горделивую осанку и уверенным взглядом обвел всех, кто стоял за стеной, в толпе. Заметив нас, он улыбнулся. Когда-то Келси сказал, что в чрезвычайной, тревожной ситуации нормальный человек, скорее всего, запаникует, почувствует безысходность, грусть, но тот, у кого не все дома, возможно, наоборот, ощутит прилив сил, даже испытает душевный подъем. Недаром Валентин говорил: «У меня