На 100 лет вперед. Искусство долгосрочного мышления, или Как человечество разучилось думать о будущем - Роман Кржнарик

греки называли высшую цель или предназначение телосом. Это то, что служит компасом для наших мыслей и действий, помогая сделать выбор в море возможностей. Телосы могут быть очень разными, как и личности их носителей: поиск лекарства от рака, соблюдение религиозных принципов, забота о больном родителе, намерение стать концертирующим пианистом и прочее. Астроном Карл Саган утверждал, что всякое общество также должно определить для себя телос, которым оно будет руководствоваться, – то, что он называл «долгосрочной целью и священным проектом»[207].

Постановка человечеством такой трансцендентной цели и стремление достичь ее является наиболее фундаментальной из всех шести стратегий долгосрочного мышления, поскольку задает ориентир для наших действий в настоящем. Это особенно важно, учитывая, что долгосрочное мышление может быть использовано для удовлетворения своекорыстных амбиций, таких как создание политических династий, накопление безграничного богатства или сохранение власти и привилегий[208]. Пожалуй, нет ничего важнее ответа на вопрос «Долгосрочное мышление: с какой целью?».

В этой главе мы рассмотрим пять потенциальных трансцендентных целей человечества, которые сегодня находятся в фокусе общественных дебатов о нашем коллективном будущем (см. рис. выше). Поразительно, насколько они различаются: каждая основана на особом видении мира, к которому мы могли бы стремиться, – от высокотехнологичного до глубоко экологичного. Все эти цели создают сильную мотивацию и имеют преданных сторонников, которые верят, что именно их трансцендентная цель является наилучшей для обеспечения благополучия человечества в долгосрочной перспективе. Хотя все цели выглядят довольно убедительно, стоит внимательно изучить каждую, чтобы понять, является ли она лишь дальновидной и вдохновляющей или помимо этого делает нас хорошими предками. Какие из этих целей способны защитить интересы будущих поколений?

Вечный прогресс: удержание S-образной кривой в состоянии роста

Материальный прогресс уже более двух веков является доминирующей долгосрочной целью западных обществ и постепенно захватывает остальной мир. Эта цель, унаследованная от эпохи Просвещения, предполагает непрерывное экономическое развитие и модернизацию, повышающие качество нашей повседневной жизни. Можно представить себе этот глобальный телос в виде кривой экономического роста, неуклонно ползущей вверх. Вряд ли стоит сомневаться в том, что материальный прогресс приносит реальную пользу значительной части человечества. Начиная с XVIII в. он принес нам увеличение продолжительности жизни, систему общественного здравоохранения, сокращение бедности, всеобщее образование, скоростной транспорт и множество разнообразных потребительских благ – от кондиционеров до мобильных телефонов. Как выразился Стивен Пинкер, «Просвещение сработало», и прогресс был одним из его главных идеалов[209]. Однако триумфальное шествие прогресса нарушает присущее ему краткосрочное мышление, которое вступает в противоречие с его долгосрочными амбициями.

История прогресса человеческого общества началась 50 000 лет назад, в период верхнего палеолита, когда были изобретены новые технологии и приемы охоты. С помощью более острого оружия и хитрых стратегий наши предки в каменном веке вместо одного бизона или мамонта научились убивать сразу десятки животных, заманивая их в ловушки, которые устраивали в замкнутых долинах, или загоняя на обрывы, откуда те падали и разбивались. Такой подход хорош для того, чтобы срочно организовать одну-единственную пирушку, но если вы планируете регулярно повторять ее в течение следующих 100 сезонов, то подобная тактика уже не кажется удачной. Современные охотники-собиратели, такие как бушмены народа сан в пустыне Калахари или эскимосы, научились жить в гармонии с окружающей средой, чего нельзя сказать о народах доисторических, волны миграций которых, прокатываясь по континентам, часто приводили к массовому истреблению и вымиранию видов. Археологи обнаружили настоящие промышленные бойни, в том числе останки тысяч мамонтов на месте одной из них и кости более 100 000 лошадей – на месте другой[210]. Такие представители мегафауны, как шерстистые носороги и слоны с прямыми бивнями, исчезли на территории Европы очень быстро. (В Лондоне под Трафальгарской площадью во время проведения земляных работ были обнаружены кости слонов, гиппопотамов и даже пещерного льва.) В Австралии были истреблены гигантские вомбаты и гигантские короткомордые кенгуру, а в Северной Америке – гигантские бизоны и бобры размером с медведя. Хотя к исчезновению отдельных видов могли привести и климатические изменения, основной причиной на сегодня считается человек, совершивший экологический блицкриг. Как отмечает историк Рональд Райт, «смрад вымирания следует за Homo sapiens по всему миру». Палеонтолог Тим Флэннери высказывается на этот счет еще более резко, называя наш ненасытный вид «пожирателями будущего»[211].

Развитие промышленного капитализма в XVIII в. усилило стремление к прогрессу[212]. Промышленная революция и урбанизация уничтожили остатки феодализма, создав пролетариат, который трудился на фабриках и в шахтах. Со временем преимущества новой системы стали ощутимы: несмотря на углубляющееся имущественное неравенство, миллионы людей смогли вырваться из нищеты. Однако издержки такой системы были слишком велики, поскольку она приводилась в действие сжиганием ископаемого топлива, лежавшего в земле миллионы лет. Погоня за материальным прогрессом породила энергетику, которая истощает ресурсы, дестабилизирует климат и наносит неисчислимый ущерб природным системам жизнеобеспечения. «Силы, высвобожденные промышленной революцией, – заключает историк экономики Тони Ригли, – доказали свою способность и даровать блага, не имеющие аналогов в прошлом, и причинять вред в масштабах, невиданных ранее»[213].

Во второй половине XX в. к промышленному капитализму присоединился капитализм потребительский, который фокусируется не столько на эксплуатации труда, сколько на производстве желаний, заставляя людей покупать вещи без необходимости – от вторых автомобилей до металлических колец для салфеток. Это способствовало формированию потребительской культуры мгновенного удовлетворения, которая резонирует с зефирным мышлением и которую можно наблюдать во всем, начиная с роста индустрии быстрого питания и заканчивая ожиданием доставки онлайн-покупок в течение дня. Потребительский капитализм также демонстрирует безрассудное отношение к долгосрочным последствиям своих действий: пока компании достигают краткосрочных финансовых целей, не имеет значения, загрязняют ли они при этом воздух, уничтожают ландшафт, отравляют реки, создают никотиновую и сахарную зависимости или заставляют домохозяйства влезать в долги на годы.

Такая ориентированная на потребителя версия прогресса подпитывается стремлением к бесконечному росту ВВП. Как утверждает экономист Тим Джексон, «стремление к экономическому росту было самой распространенной целью политики во всем мире в течение последних 70 лет»[214]. Правительства всех стран независимо от их политического спектра с одержимостью поддерживают кривую роста, загоняя ее все выше и выше, квартал за кварталом, невзирая на социальные и экологические издержки, словно это единственный показатель прогресса, имеющий значение.

Широко распространенная вера в то, что прогресс – это и есть цель человечества, вполне понятна. По сравнению с ужасающей нищетой Средневековья материальные блага, которые он принес за последние 200 лет, являются выдающимся достижением. Но сегодня уже невозможно игнорировать сопутствующий прогрессу ущерб. Ученые, изучающие земные системы, назвали этот процесс Великим ускорением. Начиная с 1950-х гг. рост ВВП, числа автомобилей и других