Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв. - Эугениуш Иванец

корреспонденции, если она не была адресована фон Рутковскому (за что прусские власти якобы потребовали от него 100 талеров). В таком случае не удивительно, что типично крестьянских мазурских фамилий, присвоенных им заседателем Еленем, старообрядцы не приняли. Когда через два года пришло время официально зарегистрироваться под этими фамилиями, оказалось, что никто их не помнил и пришлось присваивать новые [Titius 1864–1866/11: 475].

Прусские власти, соглашаясь на переселение старообрядцев на Мазуры, совершенно не намеревались защищать их веру. В интересах властей было как можно более быстрое введение в оборот залежных земель, которые, несмотря на множество объявлений в прессе и проведение аукционов, никто не хотел приобретать. Надежда была, прежде всего, на то, что на Мазурах поселятся состоятельные старообрядцы, которые будут образцово вести свои хозяйства, будут искусными профессионалами, мастерами-ремесленниками. Однако когда в общину начали массово прибывать нищие старообрядцы, не имевшие какой-либо профессии, власти постановили ограничить иммиграцию, обнаружив к тому же, что переселенцы неспособны к быстрой ассимиляции. С этой целью 15 ноября 1841 г. Министерство образования и внутренних дел издало ряд строгих распоряжений, на основании которых с 10 февраля 1842 г. старообрядческие поселения были подчинены полицейскому чиновнику вахмистру Шмидту, служившему в Укте [Titius 1864–1866/Х: 1–3, 385–387, 389; XI: 193].

Немецкие историки переоценивают положительное значение деятельности Шмидта, утверждая, что он якобы ввел порядок и благодаря этому пользовался уважением у старообрядцев. В действительности появление полицейского комиссара нанесло успешно развивавшейся общине неожиданный удар. Шмидту, называемому позже «королем филиппонов» (нем. Philipponen Kónig) [Titius 1864–1866/Х: 421], были предоставлены правительством широкие полномочия, и он как только мог ограничивал права старообрядцев. Шмидт нашел себе достойного помощника в лице чрезмерно усердствовавшего коллежского асессора фон Бюнтинга, в помощь которому был откомандирован вышеупомянутый заседатель Елень. Комиссия начала свою работу с многочасовых допросов всех по очереди старообрядцев из каждой деревни. Многие из них попали тогда в специально организованную для этой цели тюрьму в Укте. Затем чиновники начали собирать сведения о каждом старовере отдельно, заполняя формуляры, где в специальной графе записывались часто негативные оценки. Первое распоряжение, изданное Шмидтом, касалось самой болезненной проблемы – введения с 1 апреля 1842 г. регистрации смертей и рождений, что, как известно, противоречило религиозной доктрине староверов и стало одной из причин их эмиграции на Мазуры. Состоятельным старообрядцам запретили нанимать сезонных работников, не имевших российских паспортов [Titius 1864–1866/Х: 393–400; XI: 468; Szwengrub 1958: 64]. По мнению Василия Андреева, такое решение прусского правительства было принято в результате вмешательства царских властей [Андреев 1870: 355]. В мае 1841 г. в бывших Польских Инфлянтах в Режицком и Динабургском уездах среди старообрядцев прошел слух о том, что якобы царские власти решили насильно вернуть их в православную веру. Чтобы избежать этого, многие старообрядцы, взяв с собой вилы, косы и колья, устремились в Пруссию [Заварина 1955: 60–61], где они могли наняться в сезонные работники. После издания правительственного распоряжения прятать на Мазурах беглых крестьян из России стало очень сложно. Посторонних, не имевших российских паспортов, и тех, кого Шмидт счел подозрительными, отправляли в исправительное учреждение в Тапиау (ныне Гвардейск) под Кенигсбергом, откуда передавали российской стороне [Titius 1864–1866/Х: 398–399].

Фото 8. Монастырская моленная в Войнове

Когда в 1843 г. был объявлен призыв мужчин, которым исполнилось 25 лет, на военную службу, многие стали скрывать свой возраст. В связи с возникшей проблемой в Берлин было отправлено посольство, но, несмотря на все усилия, правительство согласилось только на то, чтобы старообрядцы не брили бород и носили длинные волосы. После того как в сентябре 1843 г. первый старообрядец (Василий Дроздовский) был призван в армию, одни тайком покинули Мазуры, другие, уже получив разрешение на переезд из Пруссии, оставались на месте, скрываясь от властей [Titius 1864–1866/Х: 411–413]. Правительство считало военную службу самым важным средством «цивилизации» старообрядцев, которые считались дикими (нем. wildes Volk) [Szwengrub 1958: 64–65]. Это было только начало трагедии малой «частицы русского народа, которая была лишена спокойной жизни на родине и вынуждена была искать ее на чужбине» [Афанасьева 1962: 5]. Некоторые немецкие исследователи утверждали, что со временем старообрядцы полюбили военную службу [Titius 1864–1866/Х: 6]. С 1864 г. призыву подлежали все мужчины соответствующего возраста. Некоторые из старообрядцев принимали участие в войне с Данией и в 1870–1871 гг. во франко-прусской, а затем и в обеих мировых [Szwengrub 1958: 64–65]. Первоначально жители мазурской колонии всеми правдами и неправдами избегали военной службы в прусской армии, а когда после гибели упоминавшегося выше новобранца Дроздовского поднялась волна возмущения и разочарования, негодование дошло до такой степени, что многие собрались покинуть свои поселения на Мазурах. В поисках возможности поселения рядом с собратьями в 1844 г. мазурские старообрядцы отправили посольство в Волынь, затем в 1846 г. – в Австрию и Турцию. Однако желающих купить неплодородные земли, с ветхими домами и устаревшим инвентарем, не было, а правительство отказалось реализовать проект Шмидта (1847 г.), который предложил продать Войново немецким переселенцам, и таким образом ситуация не благоприятствовала их намерениям. Несмотря на это, многие покинули Мазуры, хотя часть уехавших все еще числилась в списках населения [Titius 1864–1866/Х: 413–414]. Уже в 1846 г. были зафиксированы поселения мазурских старообрядцев в двух деревнях, основанных ими в Молдавии [Надеждин 1860: 113]. В 1847 г. прусские власти ввели обязательное школьное образование для девочек, на что старообрядцы не хотели согласиться [Titius 1864–1866/Х: 414]. В связи с вышесказанным следует считать сведения Герсса о том, что в 1847 г. половина Войнова уехала (нем. «halb Eckertsdorf auswanderte…») [Tetzner 1899: 186], соответствующими действительности. В некоторой степени эту информацию подтверждают официальные списки: если в 1846 г. в колонии проживало 1234 старообрядца, то в 1849 г. – только 866 [Titius 1864–1866/Х: 419]. Особенно несправедливым и враждебным старообрядцам показалось требование пастора Л. Кендзиорры об оплате десятины на новый евангелический приход в Укте. Длительное судебное разбирательство закончилось 2 июля 1849 г. принятием решения не в пользу старообрядцев [Tetzner 1902: 215–216; Sukertowa-Biedrawina 1961: 55].

Неопределенная политическая ситуация во время «Весны народов» (в период европейских революций 1848–1849 гг.) и временное закрытие границ приостановили выезд старообрядцев с Мазур. Сидор Борисов и Фома Иванов, которых прусские власти считали самыми опасными подстрекателями в колонии, были решительно настроены покинуть Мазуры. Чтобы от них избавиться, местная администрация, вопреки существующему запрету на поселение новых старообрядцев, дала согласие на продажу их имений только что прибывшим из Москвы федосеевским монахам. Однако попытки Сидора и Фомы приобрести земельные угодья за границами Пруссии закончились неудачей, и они стали терять влияние среди членов общины [Titius 1864–1866/Х: 416–418]. Смена предводителей общины, а также быстрое развитие Войновского монастыря привели