Царская тень - Мааза Менгисте

Порох, вот как они делали пули (она готовит килис[52]), мне мать показывала, тетка меня учила давным-давно — женщины переговариваются между собой, и Хирут кажется, что чем дольше они продолжают, тем рассерженнее становится высокая женщина в толпе. Она напряглась от злости, она не может скрыть своего неприятия, она не желает стереть с лица выражение презрения, которое кривит ее рот и щурит глаза.

Есть женщины, которые не желают нам помогать, говорит Астер. Она показывает на ту женщину. Вот эта отказалась сегодня дать мне серы, и тогда я сама взяла ее.

Толпа покачивает головами, неодобрительно свистит.

Мне нужно кормить семью! кричит женщина. Голос ее натянут струной. И сера не ее, громко добавляет она. И кто расстроится, если вы проиграете, все вы? Она плюет на землю. Кому нужен ваш царь? Она ударяет себя в грудь и снова плюет. Пусть придут ференджи.

Астер не может скрыть злость, самообладание покинуло ее, в ней не осталось и намека на то изящество, с которым ей удается делать все, чем она занимается. Она утратила сдержанность, и то, что видит теперь перед собой Хирут, — эта часть той Астер, которая била ее кнутом, а потом оставила в конюшне. И вот она, эта часть — трясется теперь перед всеми ними в виде Астер.

Астер продолжает: Эта женщина такая же, как они все, они разделят нашу страну, мы проиграем и станем рабами ференджи. Они думают, что ференджи принесут сюда справедливость. Эти дуры не понимают, что случится, если мы проиграем.

Они смотрят друг на друга, потом та женщина плюет на землю и обращается к другим женщинам: Она вор, хуже побирушки. Пусть придут ференджи, я им помогу. После этого она бросается прочь вниз по склону, ее крики постепенно затихают вдали.

Если кто из вас хочет уходить — уходите, говорит Астер.

Еще две женщины встают и, не оглядываясь, спешат прочь с опущенными головами. Астер непреклонна, на ее лице снова бесстрастное выражение, строгие очертания рта — защита против всяких эмоций. Она набирает в грудь воздуха и двигает ведро к остальным женщинам. Ведро до половины наполнено серой.

Кто помнит, что нужно делать? спрашивает она. Кто помнит, что такое быть чем-то бо́льшим, чем мир думает про нас?

Глава 14

Еще одно послание от Ферреса, написанное тем же тщательным, аккуратным почерком, что и первое. Росси наступает тремя колоннами. Численность 1500: они идут на Бахр-Дар через Дебарк. Мы будем атакованы, необходимо подкрепление.

В этом письме нет ничего нового. Скороходы императора доставляли такие послания всем отрядам в регионе. Необычно только то, что Феррес пишет это в нескрываемой приказной манере. Этот курьер — другой мальчик — снова переводит взгляд с Аклилу и Сеифу на Кидане, он пытается по их реакции определить важность послания.

Тебе это дал Бирук? спрашивает Кидане.

Мальчик тут же кивает. Он ткач, тот, который слепой.

Бирук? У Сеифу испуганный вид. Он из моей деревни, говорит он.

Сеифу хочет сказать что-то еще, но Кидане поднимает руку и отрицательно качает головой. Он смотрит на курьера. Иди, говорит он, и будь осторожен.

Брат Фавен, говорит Сеифу, как только курьер исчезает. Она была моей хорошей подружкой в детстве. Уехала в Асмару.

Фифи, говорит Кидане. Теперь ее зовут Фифи.

От подножья холма перед ним доносится голос Астер. Группы женщин под ее началом всю ночь замешивали порох и делали патроны. У них кончились гильзы, но она послала женщин тройками и четверками на поиски новых в деревнях и на склонах холмов. Его не оставляет мысль о том, что она делает это, продолжая носить накидку его отца.

Кидане поворачивается в другую сторону, смотрит на горизонт. Если итальянцы доберутся до Дебарка, говорит он, то они займут Бахр-Дар, а оттуда двинутся на Аддис-Абебу. Вот чего он не говорит: Гугса, человек, который управляет Мекелле, стал знаменитым коллаборационистом — он теперь на стороне Италии. Говорят, что многие из его людей переходят в армию ференджи, ослабляя тем самым северный фронт. Остановить Росси, остановить его как можно дальше от Мекелле означает лишить итальянцев того импульса, который они получили с предательством Гугсы. Лишить их того стратегического преимущества, которое им необходимо для дальнейшего продвижения к Аддис-Аббебе.

Народ напуган, деджазмач, говорит Аклилу. Он говорит вполголоса, опустив голову. Мы не можем их защитить с тем оружием, которое у нас есть, добавляет он.

Когда Аклилу поворачивается, видно, как резко выточены кости под кожей на его лице. Кидане переводит взгляд на собственные руки: толстые вены раздуты, завязываются в узлы, стоит ему шевельнуться. Они все похудели, но больше всего это заметно по Аклилу. Его и без того худощавая фигура теперь формируется более сухими мышцами, отчего возникает впечатление, будто молодой человек состоит из пучков стальных проводов. Он слышал, как несколько человек говорили недоуменным шепотом о том, что Аклилу отказывается есть, пока все остальные не накормлены.

Раздай все оружие, какое у нас есть, возьми патроны, приготовленные женщинами, распредели их. Ни у кого не должно быть больше трех.

Деджазмач Кидане, по три? Патрона? Потрясение слишком велико, Аклилу не может промолчать.

Кидане уже поворачивается к ним спиной: нужно готовиться к сражению, раздать припасы, оружие, проверить мужество людей.

Мой отец всегда говорил, чтобы убить одного человека, достаточно одной пули. У меня есть одна дополнительная винтовка, Виджугра, мне нужно отдать ее сильному воину, говорит Кидане, уходя. Выбери нашего лучшего стрелка. Мы возьмем с собой ограниченное число людей. Мы подкрепление, а не полная воинская единица.

* * *

Кидане держит перед собой старую Вуджигру, наслаждаясь ее крепким весом, рассматривает отметины — неглубокие канавки на полированном дереве, сделанные твердой рукой. На стволе пять царапин — количество человек, застреленных из этой винтовки. Эти отметины, как шрамы, рассказывали собственные истории о выигранных сражениях, в которых выжил владелец. На винтовке его отца тоже имелись такие же тонкие линии по металлу. Они делались, чтобы стать метками мужества, знаками чести и патриотизма, способом запомнить военную славу и победу. Но как-то раз его отец достал свою винтовку, маузер, провел пальцем по отметинам на стволе и сказал: Это матери, которых я заставил плакать, сын мой. Это дети, которых я оставил без отцов.

Но если бы не стрелял ты, спросил Кидане, охваченный детским страхом, то они бы застрелили тебя?

Отец улыбнулся ему. А потому где-нибудь всегда плачет женщина.