День Благодарения - Илья Витальевич Горячев

топки, и охапкой забрасывал дрова туда. Накормив весело трещавший огонь, он захлопывал жерло печи круглой, выпуклой крышкой, от чего во все стороны летел фонтан искр, а после дёргал рукоятку, и зал оглашался пронзительным паровозным гудком, после чего сцена повторялась снова.

– Лесоруб Поль Баньян рубит на дрова легендарный дуб из «Коммон-парка». По легенде он олицетворяет мифическое древо свободы, бывшее навязчивым наваждением для так называемых отцов-основателей и их последователей, после чего забрасывает их в стилизованную паровозную топку, которая символизирует локомотив истинного прогресса. Автор назвал этот арт-перформанс «Круговорот эволюции». – Зет-два Танго перешла к объекту напротив.

Следующей инсталляцией стало нагромождение кубов, резко разделённых подсветкой на две части. Та зона, где геометрически упорядоченно расставленные кубы являли пример безукоризненной, правильной формы, была ярко высвечена, противоположная же, где измятые, искорёженные конструкции беспорядочно громоздились друг на друга, утопала в глубокой тени. Герберт Райдер обошёл вокруг, снова что-то записал и разразился бравурной речью, состоящей в основном из междометий.

Пока профессор бурно выражал свой восторг, Хесус деликатно молчал, внутренне понося самого себя за отсутствие тонкости восприятия и чувства прекрасного.

– Эта композиция носит название «Война миров», – дождавшись, пока Райдер выдохнется, Зет-два театрально-выверенным жестом указала на мешанину фигур и отбарабанила заранее подготовленный текст с интонациями профессионального гида, – в ней мир бездушного материализма и эксплуатации погрязает в хаосе и дикости, в то время как гармоничное, научно-построенное общество стремится к порядку и свету, тем самым демонстрируя своё неоспоримое превосходство.

Профессор Райдер слушал её одним ухом; полуприсев, он заворожённо рассматривал арт-объект, наклонял голову и так, и эдак, пока, наконец, не вынес свой окончательный вердикт:

– Вот и у нас, наконец-то, научились работать с пространством и светом, не хуже, чем в Канаде! Хесус! – Он вспомнил о своём юном спутнике. – Тебе стоит отобрать ребят посмышлённее и привести их сюда. Пусть, наконец, приобщаются к культуре и искусству. Что скажешь?

Хесус неуверенно кивнул.

– Вот и отлично! – Райдер хлопнул его по плечу. – А на следующей неделе открытие мемориала памяти и скорби на месте старой городской скотобойни, очень рекомендую тебе и там побывать, будет много важных людей, с которыми тебе полезно было бы познакомиться. Пора уже приобщаться к светской жизни, если ты всерьёз решил делать политическую карьеру, мой мальчик! – Он потрепал Хесуса по щеке, от чего тот заскрипел зубами, но выдержал.

– Прошу вас, продолжим осмотр, – Зет-два, не дожидаясь ответа, направилась в противоположный конец зала, где двухметровый дядя Сэм в звёздно-полосатом цилиндре, делавшим его ещё более высоким, и длиннополом синем сюртуке, колдовал над корытцем, наполненным бурой жидкостью. Он с треском вырывал страницы из пухлых книг, а опустевшие обложки отбрасывал назад, после чего тщательно разрывал листы на мелкие кусочки и засыпал их в ёмкость. Сверху туда же летели клочки долларовых купюр. Потом дядя Сэм старательно отжимал получившуюся бумажную кашицу и наносил её на стоящий позади рельефный каркас с отдалённо знакомыми очертаниями. Хесус прищурился, рассматривая горку распотрошённых книжных обложек на полу, и немного скривился, разглядев тиснённые кресты на корешках. Мелькнула мысль: «Дома бы не сболтнуть случайно, что видел такое, заклюют же!»

– Этот перформанс носит название «Освобождение». -Зет-два встала спиной к бархатным канатам и развела руки в стороны, – Автор в узнаваемом образе лепит из папье-маше мини-копию демонтированного реакционного монумента, который находился на горе Рашмор, используя в качестве материала смесь долларовых купюр и страниц из Библии. После того, как конструкция будет завершена и подсохнет, автор безжалостно сокрушит её молотом и растопчет остатки, тем самым сформировав ритуальную цикличность и продемонстрировав окончательное крушение тоталитарной христианско-капиталистической цивилизации и торжество открытого общества, построенного на разумных научно-выверенных принципах. Ориентировочно это случится… – Она приложила два пальца к виску, словно прислушиваясь к какому-то голосу внутри головы и, моргнув, спустя пару секунд продолжила, – …в 19:30 и станет кульминацией этого вечера. Прошу вас далее…

– Пожалуй, мы увидели вполне достаточно, – профессор взмахнул ладонями, обозначая свою пресыщенность экспозицией, – остальное потерпит. Сейчас мне нужно представить сеньора Родригеза обществу. Спасибо вам за увлекательный рассказ, – он церемонно поклонился в сторону Зет-два Танго, – дальше мы справимся сами. Передавайте мои наилучшие пожелания Старейшинам.

– Устаревшее офлайн-пространство плохо подходит для арта, впрочем, как и вообще для полноценной жизни, – девушка зябко поёжилась, впервые продемонстрировав хоть какую-то эмоцию, – но мы постарались максимально передать атмосферу…

– Поверьте, вам это удалось, – сухо прервал её профессор. – С удовольствием бы обсудили с вами избыточность крафтовой живописи в мире, перенасыщенном диджитал-графикой, но нам, к сожалению, уже пора, – и, ещё раз слегка поклонившись, за рукав потащил Хесуса прочь. Отойдя с десяток ярдов, он пробурчал скорее себе, чем Родригезу, – терпеть не могу этого высокомерия «батареек» с их выдуманными именами, как будто из комиксов. Думают, что они, валяясь в своих капсулах, лучше нас. Но мы-то можем их в два счёта отключить, а они подобным в отношении нас похвастаться не могут… Ладно, не обращай внимания, – он наконец-то выпустил рукав пиджака Хесуса из своей цепкой хватки, – я просто ворчу, а тебе это всё ещё рано. И не оборачивайся, – его тон приобрёл визгливые оттенки, – хватит уже на неё глазеть, это неприлично!

Они направились в смежный зал, где был накрыт скромный веган-фуршет. Здесь было значительно более людно. Наступления этого момента Хесус опасался с самого утра. На словах эти гринго были плоть от плоти народной толщи, а на деле ему никогда не приходилось сталкиваться с таким снисходительно-покровительственным отношением, как среди этих людей, преувеличенно вежливых с намертво приклеенными лицемерными улыбками на лицах – они вселяли в него какой-то суеверный страх, где-то глубоко-глубоко на уровне подсознания. Хесус боялся, потому что не понимал их; та логика, которой они руководствовались, оставалась для него наглухо недоступной.

На миг все замолкли, профессор Райдер представил своего юного протеже, шквал приторных приветствий накрыл Хесуса и через секунду схлынул – забыв о нём, все отвернулись. Он мысленно поблагодарил Деву Марию, очень рассчитывая, что остаток этого трудного дня он проведёт невидимкой.

– Поброди тут пока, пообщайся с кем-нибудь, – профессор двумя пальцами ухватил его за рукав пиджака, – а я на время отойду, кое-что увидел, – он разжал свои цепкие пальцы и виртуозно ввинтился в толпу, отчаянно сигнализируя кому-то открытой ладонью и растопыренной пятернёй.

– Какими судьбами вы здесь, доктор Юншке? – Он протиснулся к скучавшему с бокалом в руках лысеющему, слегка сутулевшемуся верзиле, – Не могу поверить, что вы выбрались к нам, в цивилизацию из своей сельской глуши? Хотел лично поблагодарить вас за рецепт и ваши чудо-пилюли – потрясающее средство!

Когда-то в молодости доктор Роберт Юншке примкнул к