День Благодарения - Илья Витальевич Горячев

свободно звоните в любое время дня и ночи. Сами знаете, что творится в наши времена, все эти радения бесноватых из города и прочее, – фермер заворожённо кивал и одновременно вчитывался в текст листовки, – у нас всегда есть несколько парней, готовых сразу же выехать на помощь. И даже не с пустыми руками, – Виннер сложил большой и указательный пальцы опущенной вниз руки в значок «найс шот». – И ещё, сэр, – Виннер заговорщически понизил голос, а фермер оторвался от бумаги и поднял на байкера вопросительный взгляд, – если у вас есть курятинка, а ещё лучше баранина или свинина на продажу, мы всегда готовы взять по хорошей цене.

Глава 13

Инсталляция и перфоманс

– Здравствуйте, меня зовут Зет-два Танго, моё местоимение «они», и сегодня мы расскажем вам об офлайн-версии нашей экспозиции «Ретроспектива Пост-Арта», – бритая наголо девушка без бровей, босая и в каком-то подобии римской тоги встретила прихрамывающего профессора Райдера и одетого в свой лучший костюм в мелкую полоску Хесуса Родригеза перед входом в старое здание муниципального бостонского Института Современного Искусства. Галерея давно перекочевала в виртуальное пространство, как среду более гармоничную и восприимчивую к актуальным арт-тенденциям, но в этом году её крипто-кураторы поддались на настойчивые уговоры партийных функционеров и согласились организовать осязаемую эмуляцию небольшой части кибер-экспозиции в опустевшем, почти что полностью заброшенном историческом здании, которое уже покрылось паутинами трещин, а кое-где, особенно по углам, начало усиленно крошиться.

По спиральным, с вкраплёнными иероглифами, татуировкам гида Хесус распознал в ней адепта культа техно-вуду, причём достаточно высокого уровня посвящения, подобных ей ему видеть раньше не доводилось, просто так запросто на улице их уж точно не встретишь, а тем более в бедных испаноязычных районах. «Такие выдёргивают кабель из головы и выбираются из капсулы в офлайн очень нечасто», – подумал он, разглядывая свеженький, аккуратно наклеенный серый прямоугольник пластыря у девушки на затылке.

Вслед за ней профессор и слегка оробевший Хесус вошли в огромный, залитый ярким, слегка желтоватым, светом зал. Пространство, чьи своды подпирали мраморные колонны, было заполнено причудливыми объектами на огороженных площадках, между которыми лениво фланировали группки людей – нарядные, холёные, высокомерные – молодой чиканос сразу же почувствовал себя неуютно в этом чуждом, пропитанном спесью обществе. Он даже поёжился. И запах… Хесус осторожно втянул воздух ноздрями. Чувствовалось что-то искусственное в этой атмосфере. Ему, выросшему в пёстром и шумном мире фавел с их резкой палитрой запахов, стерильно-ионизированный воздух галереи казался каким-то подозрительно мёртвым. Он никогда не бывал на подобных глянцевых мероприятиях и к такой публике тоже совсем не был приучен. В квартале ну или даже в кампусе люди были совсем не такими, с ними всё было понятно и просто. Он знал, как держаться со своими, что и когда говорить, когда смолчать, когда шутить, а когда и уступить, а тут… Эх-х…

Хесус почувствовал, что его сковывает ледяной страх, ладони мелко дрожали. Он не знал, как справиться с этой неизвестно откуда взявшейся дрожью, куда девать похолодевшие руки, где их спрятать. Ему казалось, что взгляды всех, рассеянно блуждающих между инсталляциями, в этом зале гостей исподтишка прикованы исключительно к нему. Странно, но, когда он выступал перед своими, и даже с трибуны на многотысячном стадионе, у него не было подобных проблем. Наоборот. Толпа всегда напитывала его своей энергией, придавала силы. Здесь же он ощущал себя туземцем в перьях, привезённым из заморских колоний для потехи в метрополию к монаршему двору, где к тому же придворный шут использовал целый выводок кошек в качестве музыкального инструмента. С потолка лилась очень странная прерывистая мелодия, перемежаемая утробным рыком и дикими гортанными выкриками. Он не сдержался и, досадливо поморщившись, потёр уши.

– Специально для этого мероприятия композиторка Лашанна Ли Кук написала атональный реквием, основанный на глубинных ритмах племени Коса и уроженцев Гарлема третьей четверти двадцатого века в исполнении сводного оркестра людей с поражениями мозга и синдромом Дюрбаха, – Зет-два замолчала, подняв указательный палец, и через полминуты продолжила, – особенно любопытен вот этот только что прослушанный нами отрывок – безумная гонка звуковых образов, перемежающаяся суетливым вербальным шумом – он символизирует позитивный, несущий свободу хаос современности.

Профессор Райдер немного скривился, – звуки показались и ему чрезмерно резкими и назойливыми, но промолчал. Он сам постоянно ратовал за нейроразнообразие и нещадно бичевал тех, кто давал хотя бы малейший повод усомниться в лояльности теории максимально распылённой нормативности, но грубая реальность, как всегда, била по подсознанию и заставляла прибегать к изрядным усилиям воли, чтобы напомнить самому себе о социально одобренной реакции.

В центре наспех приведённого в порядок после десятилетней консервации выставочного зала расположился двадцатифутовый цветок, сплетённый из колючей проволоки песочного цвета. В его очертаниях пряталась агрессия, угол раскрытия лепестков едва скрывал зубастую сердцевину растения. Зет-два Танго остановилась в пяти ярдах от скульптуры и, кашлянув в кулачок, приступила к рассказу:

– Композиция перед нами статична и располагает к созерцанию. Этот плотоядный цветок, выполненный из той самой колючей проволоки, что использовалась в пыточном лагере Гуантанамо в начале века, олицетворяет те обнажено-первобытные хищнические ценности, что привезли на «Мэйфлауэре» так называемые первые поселенцы на американский континент, – у Зет-два Танго был хорошо поставленный, мелодичный, но дистиллированный от примеси любых эмоций, голос, – он создан анонимным художником специально для этого ретро-биеннале и назван им, разумеется, «Мейфлауэр». NFT-токен своего творения автор передал в дар городу Бостону…

Профессор Райдер одобрительно крякнул, прервав рассказ гида, сделал короткую пометку в блокноте и махнул рукой:

– Пожалуй, можно идти дальше.

Зет-два Танго, склонив голову, кивнула и стремительно двинулась к следующей площадке. В её походке было что-то невесомое, она будто скользила по воздуху; со стороны вряд ли можно было бы подумать, что в повседневной жизни практики в ходьбе у неё было чрезвычайно мало. Хесус едва поспевал за ней, ну а профессор хромал вообще где-то сзади. Девушка остановилась у следующего объекта.

За бархатными канатами была сложена огромная поленница дров. Наряженный в лесоруба середины девятнадцатого века с лёгким налётом стим-панка гигант, размерами походивший на медведя, брал пенёк из поленницы, после чего разрубал его, издавая утробное «у-ух!», одним движением тяжёлого топора. Его лицо было покрыто толстым слоем пергаментного грима, а к подбородку была приклеена пышная рыжая борода, но вывороченные наизнанку губы, массивный нос с объёмными пещерами ноздрей, а главное белки глаз янтарного оттенка с красными ветвистыми прожилками выдавали его истинные корни. Разрубив очередное полено, он споро разворачивался к пылавшему за спиной золотистому пламени, вырывавшемуся из тесной для него