Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

всё, что ты сделала для Констанцы и ее ребенка. Ты молодчина, маленькая Мариам, и никогда не цени свои труды слишком дешево, девочка моя. Хорошая-то повитуха может запросить столько, сколько весит сама.

Она отступила на шаг, осмотрела меня с ног до головы, а затем пробормотала с легкой улыбкой на губах:

– Впрочем, если хочешь назначать плату побольше, стоит потолстеть!

И мы все трое засмеялись. Человек шерифа, которого не пригласили повеселиться вместе с нами, нахмурился и заорал, гоня меня вон.

Пока фургон и плоскодонки везли меня на север через Каролину в Вирджинию, вдоль озер и рек, я размышляла о монетах. Их я хорошо припрятала, зашила в шов с изнанки своего ситцевого платья. Мне не впервые платили за работу: Цезарь давал монеты каждый раз, когда я слушала и говорила от его имени. Но те монеты ушли на дно с «Черной Мэри». А вот здесь, в этой новой жизни, в этом новом месте, которое предрекала мне Джери, денег я коснулась первый раз. И поклялась именем сестры, что он не будет последним.

Часть II

Дочь чужого бога

Ибо осквернил Иуда святыню Господню, которую любил, и женился на дочери бога чужого.

Малахия 2: 11 (Библия короля Иакова)

1

Ферма «Белые клены», Чесапик, Вирджиния

Человек по имени Роберт Нэш считал меня своей собственностью. Дорога из Саванны до его фермы заняла шесть недель – почти столько же, сколько я путешествовала по темным водам. Может, потому что мистер Нэш часто и подолгу останавливался на фермах, в деревнях по пути, покупал и продавал. Он был знаком с каждым, кого встречал по дороге, и называл по имени. А кого не знал, старался познакомиться. Эту него называлось коммерцией. У самого Нэша было розовое лицо, рыжеватые волосы и тонкие, в ниточку, губы. Я таких еще ни разу не видала. Он часто моргал водянистыми голубыми глазами, будто их раздражали яркое солнце и воздух. Говорил этот человек на распространенной в здешних краях невнятной смеси английского непонятно с чем, вставляя отдельные ирландские слова, которые я узнавала. С круглым, сильно выпирающим животом, в который были вставлены тонкие ноги-палки, он напоминал ходячего слизняка, но думал и двигался быстро, как птица. Нэш освободил место в задней части фургона, ткнул пальцем, чтоб я садилась, и поспешил прочь, словно боялся что-нибудь подхватить. Его человек, Дарфи, который тоже говорил по-ирландски, фыркнул и протянул мне руку. Когда я взяла ее, думая, что он хочет помочь мне подняться, Дарфи так сильно сжал мои пальцы, что я чуть не закричала от боли. Он притянул меня к себе и прошипел прямо мне в ухо:

– Раз хозяин сказал, не буду тя приковывать. Но я-то вас, поганцев, получше яго знаю. – Его горячее дыхание обрушилось мне на щеку. – Наплевать, что ты ему обошлась в кругленькую сумму – прямо золотая нигга, – попробуй убежать, и я тя пристрелю.

И с этими словами он полуподнял, полузатолкнул меня в фургон.

Повозкой управлял чернокожий раб Нэша по имени Юпитер. Нэш и Дарфи ехали рядом верхами. Юпитер не глядя кивнул в мою сторону. Что он знал, о чем думал – осталось тайной. Фургон был набит припасами, мешками с зерном, ящиками с портвейном и прочим спиртным в бутылках, завернутых в солому и тряпки для защиты от ухабов и камней на дороге, а также ящиками с посудой, которую называли фарфором, рулонами ткани и другими сокровищами, как Нэш называл свои покупки, в том числе и меня. Когда мы усаживались в фургон, Нэш сунул мне в руки большую затрепанную кожаную сумку, которой самое место было на мусорной куче.

– Это старая лекарская сумка, я ее взял у одного мастера на все руки, – пояснил он. – Можешь пользоваться.

Кожа темно-кровавого цвета местами перепрела от влаги, а местами – пересохла чуть не до пыли. Сумку уже было не спасти, но полюбопытствовать, что внутри, стоило. Снадобий там никаких не оказалось, но остались всякие бутылочки, флакончики и пара тонких, еще острых лезвий. Я вытащила из какой-то кучи кусок ткани и завернула их, стараясь не порезаться, а остальное сложила в корзинку, которую вручила мне женщина-волоф. Ведь мои-то припасы пропали, когда люди английского короля захватили корабли Цезаря. Теперь придется собирать всё заново.

Я была одним из приобретений Нэша, «сокровищем», таким же, как бутылки вина и тяжелые книги. Но, в отличие от портвейна, от меня ждали, как он сам это назвал, «возврата капиталовложений». К моему и его удивлению, так и вышло, не успели мы проехать и десяти миль.

С каждым поворотом колес этой проклятой повозки меня трясло и подкидывало, как тряпичную куклу, набивая на моем бедном теле столько синяков, что впору было самой лечиться. Вместо дорог здесь тянулись натоптанные скотом тропы, извилистые, неровные, испещренные ямами. Я, растерянная и злая, подпрыгивала сзади на мешках, ящиках и корзинах. Меня болтало взад и вперед, как на волнах темных вод, словно я никогда не покидала того проклятого корабля и не ступала на твердую землю. За годы, проведенные на Рифе Цезаря, я приняла ремесло повитухи и свыклась со своей ролью и жизнью свободной уважаемой женщины – не потому, что я «достопочтенная сестра» Цезаря, а сама по себе. Теперь я снова была никем, приобретением человека, который купил меня за английские фунты и табак. «Тысячефунтовая нигга мистера Нэша» – так называл меня Дарфи, словно какой-то безымянный предмет, словно ветку с дерева. Я не привыкла быть вещью и, пока сама ею себя не сочла, решила при случае сбежать куда глаза глядят. Пока мы ехали, я изучала пейзаж, деревья, кустарники и траву, присматривалась к речкам и ручьям, раздумывая о водном пути. Пейзаж казался знакомым, однако… А люди… Ну, так я вроде в стране розоволицых.

Я попыталась наметить план. Но размышлять мне довелось недолго. Около полудня мы наткнулись на перевернувшуюся повозку с разбитым колесом. Возница лежал на обочине без сознания, из головы у него текла кровь. Рядом сидела плачущая женщина и прижимала к себе руку, похоже сломанную. Лицо ее алело от порезов. Содержимое повозки разлетелось по земле, как опавшие листья. Лошади убежали. Вот так началась моя новая жизнь в качестве чернокожей знахарки мастера Роберта Нэша, – и я трудилась, пока через несколько недель повозка не вкатилась во двор усадьбы «Белые клены».

Итак, по дороге мы останавливались в Чарльстоне, и я вылечила четыре флюса (в то