Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

темной шляпе, который пробирался сквозь толпу, останавливая каждую встреченную женщину. – Вы повитуха, мадам? Нет? А не знаете ли кого? А вы, мадам?

Аукционист решил вернуть себе контроль над потенциальными покупателями, прежде чем они вообще потеряют интерес к торгам. Вышел вперед на помост и осклабился, уронив при этом мою рубашку. Увидев подходящий момент, я рванулась вперед, схватила ее и быстро натянула через голову.

– Повиту-у-уху ищете? Во-от как специа-ально для вас! – выкрикнул он скрежещущим от смеха и сарказма голосом, указывая на меня. – Что ска-ажете? Ага-а, заинтересова-ались? Девятьсот пятьдесят фунтов!

Мужчина добрался до помоста и глянул вверх. Лицо у него было вытянутое, щеки ввалились, будто он жил впроголодь. На темных волосах, спадающих на плечи, плотно сидела почти такая же темная шляпа. Он ничего не сказал, просто посмотрел на меня. Затем снова на аукциониста.

– Подойдет. Значится, напрокат яе сдаешь? – поинтересовался он и полез в карман. – Я тябе заплачу два фунта за день. У Лепестка девчонка рожает.

– Дык всего девятьсот пятьдесят фунтов – и забирай яе насовсем! Или пятьсот фунтов табака! – ответил толстяк, с такой поспешностью пряча серебро в карман, словно боялся, что высокий мужчина передумает. Последовал взрыв хохота.

Мужчина без намека на улыбку покачал головой.

– Лепесток не покупает и не продает рабов. Просто одной нашей девчонке нужна помощь, вот и все. Как эта управится, я яе верну. – И он кивнул мне, глядя на цепь: – Сымай железки.

Розоволицый толстяк смолк, глядя на меня, и перестал улыбаться.

– Советую их оставить. Ена из Гвинеи, а тамошним неграм веры нет, ени тобе в любой момент глотку могут перерезать. Плохо приручаются. А то и энтим приласкают, – и он потянул цепь.

Высокий мужчина в темной шляпе смотрел на меня во все глаза, как это делал Цезарь, когда хотел что-то сообщить, не говоря ни слова.

– Ена не побежит, – сказал высокий мужчина. – Сымай.

* * *

Более долговязых, чем этот мужчина, я еще никого не видела, но, пожалуй, и более тощих. Даже без шляпы он был высоким, выше Цезаря. Ноги длинные, тонкие, как палки. Быстро двигался по людным улицам, петляя туда-сюда, словно водяная змея. Чтобы не отставать, пришлось бежать следом. Повезло, что он возвышался над толпой. Один раз остановился и посмотрел на меня сверху вниз. А я – снизу вверх на него.

Потом, словно фокусник, вытащил из невидимого кармана какой-то синий сверток и сунул мне в руки.

– Надень.

Это оказался балахон вроде платья. Я послушалась.

– Не отставай и поторопись.

Я прибавила ходу.

На улицах Саванны многолюдно и жарко, они замощены камнем. Я запинаюсь, спотыкаюсь и бьюсь пальцами ног об их выступающие края. Этот же орясина не споткнулся ни разу. Мы почти бежим по кривой улице, которая спускается к воде. Повсюду люди, самые разные. Я, по обыкновению, слушаю слова. Некоторые знаю. Мужчина ведет меня по набережной, вонючей, шумной, грязной, как и в любом портовом городе, которых я уже немало видела по эту или другую сторону темных вод. Монета переходит из одних рук в другие. Приходит и уходит. У причала корабли принимают и разгружают товары. Всякие грузы. Ром. Специи. Ткань. Оружие. Люди. Все темнокожие.

С одной стороны река, с другой – высокие покосившиеся здания. Мой наниматель поворачивается, хватает меня за рукав синего балахона и ведет к одному из них, высокому, обшарпанному, но с выкрашенной в черный цвет дверью, с блестящим медным дверным молотком и ручками. На два шага от этой двери улица выметена и вычищена. Он стучит.

Через несколько ударов дверь открывает невысокая тощая женщина. Неулыбчивая, с острым клювом вместо носа, тонкими губами и темными глазами. Одета как горничная, забывшая фартук, из-под белой шапочки выбиваются пряди рыжевато-золотистых волос. Англичанка или ирландка, судя по виду. Их много в этой части мира.

– Чагой-то ты не очень поспешал, – бурчит женщина. По ее словам и тону я понимаю, что она не англичанка и вовсе не горничная, несмотря на платье.

При виде меня у нее сделался такой вид, словно она собиралась сказать что-то еще, но не стала. Долго и пристально всматривалась. Затем заявила:

– Тока не говори мне, что она повитуха.

Он ухмыльнулся.

– Не, не повитуха. А теперь впусти нас.

Раздался пронзительный, леденящий кровь крик.

– Иисус, Мария и Иосиф! – прошипела женщина, захлопнув за нами тяжелую дверь. – Еще немного, и мне придется самой руки подставлять под ее щенка. – Она снова посмотрела на меня: – Совсем же девчонка ишо.

Мужчина склонил голову в знак согласия.

– И тем не менее повитуха. По крайней мере, так говорит работорговец…

– Я не…

– Я знаю, Лепесток. Мне ее дали в аренду, вот и все, потом мне придется ее вернуть. Она не идеальна, но больше никого не нашлось.

– Как тя зовут, девачка?

Я сказала.

Женщина вздохнула и снова посмотрела на меня. Тишину разорвал еще один оглушительный крик. В конце коридора открылась дверь, и наружу высунулась женщина с ярко-желтыми волосами. Обнаженная до пояса.

– Черт вас всех раздери! Скажи этой суке, чтобы заткнулась! – рявкнула она. – Мои клиенты нервничают!

– Не вопи, Лил!

Полуголая женщина по имени Лил явно собиралась вволю поорать. Но передумала, стиснула челюсти и обернулась.

– Итак, милок, на чем мы остановились? – проворковала она невидимому слушателю. Дверь захлопнулась.

– Те придется это сделать, – соизволила наконец сказать Лепесток. Схватила меня за руку и потащила через порог. – Не теряй времени, девачка. Ребенок идет быстро. Я сделала все, что могла в такой ситуации, исходя из того немногого, что знаю сама, и из того, что советует миссис Тутл, когда она здесь.

– И когда трезвая, – тихо добавил высокий мужчина.

Лепесток бросила на него быстрый выразительный взгляд.

– Горячая вода, чистые тряпки, дополнительная простыня, пеленки для ребенка и…

Я кивнула.

– Спасибо… госпожа. – Пришлось вспомнить, как обращаться к белым женщинам. – И еще, если есть… – Я торопливо оттарабанила несколько названий трав и корешков. Без своей корзины я мало что могла предложить, кроме знания, которое воспринимала больше ушами, и надежды, что тут отыщутся некоторые из необходимых мне средств.

Лепесток нахмурилась, но сказала, что проверит свои запасы и сделает все возможное. Роженица снова закричала.

– Поднимайся-ка лучше туды. Делай, чё можешь, а я соберу, чё ты просила.

Я кивнула и быстро пошла к лестнице, куда указала Лепесток.

– Иди с Джонсом. Третья площадка, вторая дверь справа, хотя и сама не заблудишься, по крикам, воплям и стонам. Девка там сущая дьяволица, так чё будь поосторожнее, – предупредила Лепесток довольно громко, хоть была уже почти на середине длинного коридора.

– Да, госпожа.

– И не