Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

тихо скользнем обратно. Успеем еще до Дня поминовения усопших. – И он взял меня пальцами за подбородок. – Ты и оглянуться не успеешь, как я вернусь. А теперь отдыхай, сестричка. Ешь. И делай то, что говорит Мари.

Цезарь уплыл на одной «Черной Мэри». А другая черная Мэри осталась. В отдыхе я и в самом деле еще нуждалась, тут досточтимый брат не ошибся. Но дело было не только в этом.

Вернуться к прежней жизни я уже не могла. Не могла играть в мяч с Кве и другими мальчиками, даже если бы они позволили. Не могла вместе с остальными детьми плескаться в прибое и играть в догонялки. Потому что перестала быть ребенком.

Раньше меня в сопровождении матери, сестер и теток торжественно проводили бы в мир женщин, как-то изменив, превратив из девочки в желанную невесту, выкуп за которую определил бы отец. Мне стали бы по-другому заплетать и укладывать косы. Джери научила бы меня правильно заворачивать геле[32]. И я никогда больше не смогла бы двигаться как ребенок или говорить детскими словами. То была очень могущественная магия. Не знаю, сколько дней потребовалось бы для перемены, но уверена, что из женского дома я вышла бы уже совсем не той Птичкой, которой вошла.

Дагомейцы, розоволицые, большие лодки, темная вода и это место перевернули всю мою жизнь и изменили меня. Женский дом, в котором свершились перемены, не был домом моей матери, сестер, теток, – родив, я одним шагом преодолела его порог и немедленно покинула. Мой ребенок, едва появившись на свет и вдохнув воздух этого мира, умер. Дух влетел в крохотное тельце и сразу покинул его.

И теперь сбывается предсказание Джери: мамино ремесло, похоже, станет моим. С того момента, как мой ребенок сделал свой первый и последний вздох, Мари Катрин начала меня обучать работе лекарки и повитухи. Правда, женщин на Рифе Цезаря убедить оказалось нелегко. Они смотрели на меня косо, говорили, что такой соплячке нельзя доверять лечить их недуги, опасаясь, как бы я не напоила или не накормила их каким-нибудь сомнительным зельем, от которого они только сильнее расхвораются. И опыта помогать в родах и принимать детей у меня нет. А я действительно была еще мала, и никакого лекарского опыта у меня не было. Недовольное бурчание сменили жалобы, а потом и возмущенный ропот. Но Мари Катрин резкими словами заставила женщин умолкнуть.

– Наша любимая сестра, преодолев темные воды, прибыла к нам из земель ее и ваших предков. Она дочь ворожеи и провидицы. И исцелять умеет, и видит, кто чем болеет, даже если ей не говорят, – это у нее в крови, ей бабка передала. К тому же она из близнецов.

Еще одно доказательство силы Мари: я ей об этом никогда не рассказывала.

Послышались вздохи, и некоторые женщины схватились за священные предметы, которые носили на шее на тонком кожаном шнурке: у одних это были амулеты, у других, предпочитавших ритуалы жрецов в черном, – маленькие деревянные крестики. Теперь все поглядывали в мою сторону с опаской. Близнецы и тогда, и сейчас рождались нечасто и были явлением, наполненным тайной и силой, заслуживающим внимания и размышлений.

– Она способна узнавать корни и травы по запаху и на ощупь. И уже познала круг жизни, хоть и молода.

Женщины постепенно притихли, нытье сменилось сосредоточенной тишиной. Все слушали. На Рифе уже знали, что я родила ребенка, который тут же умер. Холмик, где похоронили младенца, стал местом поклонения, женщины приносили туда цветы и другие подношения.

– Я научу ее всему, что знаю сама, и она всё запомнит. Но и вы не забывайте: дар Мариам передался ей через кровь наших общих прабабушек.

Сетования женщин превратились в хор песнопений, священное «да» богине.

Я посмотрела на Мари Катрин, и она кивнула. Готово.

Правда, меня не спросили, хочу ли я такой судьбы.

Однако именно она мне уготована.

Пророчество Джери сбылось.

Я разобиделась. И чисто по-детски принялась вымещать свое недовольство на Мари Катрин, единственном человеке, который этого не заслуживал. Маме стало бы стыдно, она решила бы, что плохо меня воспитала. Джери бы резко отругала и надрала уши. Я отказывалась учиться. Не хотела пить воду с пряностями, которая снимала боль в животе. Пыталась отказываться от еды, но от супов и рагу Мари у меня слюнки текли. По ночам, когда она велела мне спать, я изо всех сил таращила глаза и пыталась втянуть ее в разговор, чтобы проверить ее решимость и силу. Я болтала как попугай, но все равно потом отключалась: Мари подсыпала мне в чай снотворные травы.

Королева вуду была мне явно не по зубам.

Впрочем, я не уверена, вправе ли так ее называть. И никогда не смогу развеять свои сомнения. Я знала ее как Мари Катрин, почитаемую тетушку и талантливую учительницу. Следующие пять лет я не путешествовала с Цезарем, а жила на Рифе и перенимала у Мари знания – как лечить, принимать роды и… просто быть женщиной.

Училась я прилежно. Всякие травы, корешки и снадобья и в самом деле были у меня в крови. Мать не зря слыла в нашей земле знахаркой. Мне не составило труда запомнить, чем из растущего вокруг можно остановить кровотечение или понос, залечить порезы, успокоить головную, зубную и желудочную боль. За сборами мы ходили почти каждый день и по Рифу, и за его пределами, прочесывая густые заросли, сильно напоминавшие прибрежные районы моей страны, места, где жили меднокожие люди. Мари не раз говорила, что у каждого живого существа есть свое предназначение, что жизнь бывает долгой и вряд ли мне предстоит провести все свои годы в безопасности и относительной изоляции на Рифе Цезаря.

В одну из наших прогулок она наклонилась и схватила пригоршню зелени с корнями и почвой. Земля была влажной после недавнего дождя, и коричневая влага капала с ее ладони, оставляла грязный след на подоле белого фартука.

– Et voilà[33], – с удовлетворением сказала Мари, передавая мне траву. – Это отлично сварится в горшке. А отвар укрепит сердце, добавит сил и защитит от легочных болезней. – Она переложила зеленые стебельки на ладонь и другой рукой поманила меня поближе. – Regardez…[34] У этого сорняка есть братец, который живет на Ямайке, и сестрица, растущая вдоль побережья… в колониях, les anglais[35] называют их Джорджия и Каролина. Эти травки легко найти, если знать, где искать.

И она устремила на меня проницательный взгляд. Глаза у нее были темно-карие, такие темные, что могли показаться черными.

– И теперь ты это знаешь. Да?

Я