Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

не думал делать что-либо в данном направлении без особого распоряжения Ричарда. 'Ваша Милость? Можно позволить ему исповедоваться?'

Лишь когда тот отрывисто кивнул, капитан повернулся к сержанту и коротко приказал: 'Сходи в часовню и доставь к нам священника. Господина Гастингса препроводить на луг, где меня и дожидаться. Остальных трех отправить в Уэйкфилдскую башню и оставить там под стражей'.

Стоило двери за ними закрыться, Ричард отвернулся и, двигаясь подобно лунатику, направился к ближайшему окну. Он почти тут же отшатнулся, - вид предоставлял ему ясный обзор Тауэрского луга. Ранее утром там забавлялся на поле для стрельбищ Эдвард. В данный момент люди уже начали подготовку к исполнению срочного приказа, выкатывая на траву внушительную колоду. Из дверей часовни Святого Петра вышел священник. Летнее солнце ослепительно обливало серебристо-золоченую дарохранительницу, содержащую гостию (Тело Христово - просфора - Е. Г.), словно окутывая ее нимбом света. Ричард начал отступать.

Френсис хотел подняться, но это заставило Бекингема перегнуться через стол и схватить его за запястье. 'Оставьте его', - прошипел он.

'Черта с два я так поступлю!' - освободил руку Френсис. 'Еще есть время остановить происходящее. Пусть Гастингса казнят за измену, но не так. Господи, не так!'

'Значит лучше позволить ему перенести суд и осуждение, ходатайствуя к Ричарду о милосердии? Позволить супруге Гастингса на коленях молить Ричарда о снисхождении? Кровь Христова, Ловелл, задействуйте голову! Он слишком опасен, чтобы быть прощенным, неужели вы ничему не научились на примере Уорвика?'

На своем стуле ссутулился Джон Говард, его подбородок лег почти на грудь. Сейчас он поднял взгляд, облизнул с губ кровь и сплюнул ее на плиты пола. 'Бекингем прав', - с нажимом произнес Говард. 'Уилл сделал свой выбор, зная цену поражения. Если смерть должна наступить, будет милосердием, если она наступит быстро...'

Френсис смотрел на них обоих круглыми глазами. 'Глупцы, неужели вы не понимаете? Я тревожусь не о Гастингсе, а о Диконе! Только ради него-'

Он остановился на середине предложения. Капитан гвардейцев вернулся и встал в дверном проеме.

'Ваша Милость?' воин смущенно замешкался, но потом быстро выпалил, стараясь, как ни в чем не бывало, растягивать слова: 'Сделано, мой господин. Как вы и приказали. Что велите предпринять относительно тела? Хотите установить голову на воротах подвесного моста, дабы остальные усвоили, как поступают с изменниками?'

'Нет!' Ричард сделал глубокий вдох и произнес более спокойно: 'Брат хотел, чтобы Гастингса похоронили рядом с ним в Виндзоре. Проследите, дабы это исполнили'.

В конце стола находился украшенный стекловидным покрытием глиняный кувшин, неизвестно как оставшийся невредимым, после броска на столешницу Стенли. Ричард приблизился и налил из него в свой пустой бокал воду. Лишь тогда он заметил, как дрожит его рука.

Дневная жара не спадала до сгущения сумерек. Устроившись на коленях на подоконнике в спальне, Анна возносила хвалу за дуновение прохлады на лице. Впервые за несколько часов улица внизу успокоилась. Проскрипело несколько телег, немногочисленные хозяйки спешили вернуться в родные пенаты с рыночными покупками. Но остальные исчезли. Привлеченные любопытством к дому Господина Регента из-за знаменательного события днем толпы рассеялись.

Наступил полдень, когда за стены Тауэра начали разливаться первые слухи, распространяясь оттуда далее по лондонским улицам. Никто точно не знал, что случилось, но шли толки о завершившимся лужей крови на тауэрском лугу противостоянии в Совете. К тому времени, когда лорд-мэр Шаа был вызван в крепость, город уже кипел ярмарочной паникой. Она захватила и Анну, в тревоге ожидающую в Кросби Плейс новостей о безопасности Ричарда.

Посыльный с сообщением для Анны от Френсиса Ловелла прибыл тогда же, когда королевский герольд объявил у креста Святого Павла, что лорд Гастингс был вовлечен в заговор, с целью сместить правительство, и принял судьбу, предначертанную всем изменникам, - моментальную и позорную смерть. Наспех начертанное письмо Френсиса дало его корреспондентке немного больше информации, нежели неизбежные описания казни Уилла Гастингса. Дикон собирался в Вестминстер сразу после встречи с лордом-мэром, писал он, дабы перед полным собранием Совета представить доказательства интриги. Френсис не знал, сколько времени это займет, поэтому Анне лучше не ждать Дикона в ближайшие часы. Он надеялся, что молодая женщина поймет, почему у Дикона не нашлось минутки написать самому, но тревожиться ей не стоит, худшее уже позади.

Спустя часы Анны продолжала бороться с оглушающим ощущением неверия. Что сподвигло на это Ричарда? Что заставило его приказать казнить человека без суда? Неужели предательство Уилла настолько глубоко разорвало все узы? Или он опасался, что не будет способен так поступить, если промедлит?

У нее не находилось ответов, одни вопросы. Как мог их мир так измениться в течение всего двух кратких месяцев? Казалось, что все вокруг наступают и окружают, сговариваются лишить существование семьи даже намека на безопасность. После совершенного Стиллингтоном разоблачения минуло только семь дней. Семь дней! А сейчас погиб Уилл Гастингс, ближайший друг Неда. Погиб по приказу ее мужа, и как, во имя Божье, могло произойти подобное?

Когда Ричард вернулся домой к Анне, на небо, медленно покрывая последние следы света, припозднившиеся у горизонта, наползал мрак. Пока он проходил через дверной проем спальни, герцогиня вскочила на ноги и бросилась к супругу в объятия. Какое-то время они стояли молча, Анна слышала, как сердце Ричарда колотится об ее ухо, и чувствовала напряжение каждой мышцы его тела.

'Любимый...Любимый, я так испугалась!' 'Успокойся', - ответил Ричард, и его голос затих в ее волосах. 'Успокойся'. Он держал ее слишком крепко, чтобы это снимало напряжение или даже позволяло дышать, и, в конце концов, Анне пришлось прервать объятие. Отступив, она начала изучать его лицо тревожным потемневшим взглядом.

'Ричард...Ричард, что произошло сегодня утром?' 'Тебе известно, что произошло', - напряженно произнес он. 'Гастингс признался в совершении государственной измены и заплатил за нее. Больше сказать нечего'. 'Да, но-'

'Анна, я сказал, что не хочу это обсуждать! Ни сейчас, ни когда-либо потом! Понимаешь?'

Они и раньше спорили, крича друг на друга и обмениваясь теми приносящими боль обвинениями, которые неизбежны в любых отмеченных ежедневной близостью взаимоотношениях. Но никогда прежде в голосе Ричарда не звучало ноток, явственных сегодня. Он дрожал, как сначала подумала Анна, от гнева, но потом различила оттенки более глубокого и мощного происхождения.

'Хорошо,