Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За риторикой, однако, не последовало реальной помощи. Выдвигая это предложение, американцы даже не посоветовались с «семеркой». Японцы были не согласны с цифрами, а премьер-министр Кииси Миядзава узнал о предстоящем выступлении Буша только за шесть часов. Представители британского казначейства заявили после выступления Буша: «Если сделать моментальный снимок, то он покажет нас в воздухе, когда мы сделали только три четверти первого оборота двойного сальто-мортале». А германский представитель пренебрежительно отозвался об этом как о предвыборном политиканстве{224}.
Отдельные элементы пакета помощи были предметом больших споров в последние месяцы. Еще в феврале Ельцин во время визита в Москву Бейкера обратился к нему с просьбой создать для России по примеру Польши фонд стабилизации национальной валюты. Бейкер пообещал предпринять шаги в этом направлении и сдержал свое слово, несмотря на первоначальное сопротивление Министерства финансов и большой скептицизм со стороны своего собственного советника Роберта Золлика, считавшего, что «шансы на стабилизацию российской валюты были весьма слабыми. Кроме того, подобный стабилизационный фонд сковал бы значительные средства, которые могли найти лучшее применение. Таким образом, вопрос о стабилизационном фонде стал еще одним символом поддержки, вышедшим далеко за рамки своей относительной полезности». И хотя предложение об увеличении квоты МВФ находилось некоторое время на рассмотрении Конгресса, президент только в апреле подал сигнал, что он действительно хотел этого{225}.
В своем выступлении 1 апреля Буш признал, что в предложенном пакете помощи было «не так уж много действительно новых денег». Заместитель министра финансов Дэвид Малфорд к этому добавляет: «Сумма в 24 млрд. долл. складывалась из ранее заявленных обязательств. Позиция США сводилась к тому, что мы не выделяем для России новых денег». Сам Буш через неделю после своего выступления так разъяснил свой подход к вопросу иностранной помощи: «Хочу сказать вам, что в этом году просто невозможно провести через Конгресс что-то новое в плане иностранной помощи сверх того, что мы предложили. Было бы просто нереально думать, что можно сделать что-то большее»{226}.
Самая неотложная потребность в деньгах была связана с необходимостью макроэкономической стабилизации в России, и эти деньги должен был дать МВФ, а не США[44]. В конечном счете МВФ в августе 1992 года выделил первый миллиард долларов, но эта помощь пришла только после того, как гайдаровская программа стабилизации стала разваливаться. К тому моменту, когда деньги МВФ поступили на счета правительства, Гайдар потерял контроль над реформами[45]. Положение усугублялось тем, что обещанный Бушем 6-миллиардный стабилизационный фонд никогда так и не был создан ни МВФ, ни кем-либо еще. Когда те, на кого была возложена задача оценки целесообразности создания такого фонда, высказали свои рекомендации, первые попытки России в этом направлении уже провалились. Эти попытки оказания многостороннего содействия процессу макроэкономической стабилизации были слишком робкими и слишком запоздалыми.
Обещанная в апреле двусторонняя американская помощь не была предназначена для целей стабилизации. Наоборот, существенная часть этих денег — 1,1 млрд. долл. — представляла собой «связанный кредит», который мог использоваться только для покупки американского продовольствия, то есть для увеличения американского экспорта. Если бы эти кредиты были выделены в декабре 1991-го или январе 1992 года, они могли бы быть полезными, но в апреле 1992 года, когда угроза голода миновала, они уже не выглядели столь своевременными.
Наиболее существенным и новаторским элементом пакета помощи был Закон «О поддержке свободы…». Для оказания практической помощи Соединенным Штатам надо было отменить бесчисленное множество всевозможных ограничений, действовавших в период «холодной войны». Бейкер предложил идею законопроекта в своем выступлении в Принстоне в декабре 1991 года, и после нескольких месяцев напряженной работы в Госдепартаменте президент получил законопроект, который он мог направить в Конгресс{227}. В течение следующего десятилетия эта программа оказала существенное влияние на внутриполитическое развитие России в широком плане. Однако в 1992 году стратегическое значение законопроекта было еще неясно. Администрация намеревалась добиться его скорейшего принятия, но представители обеих партий в Сенате жаловались: не могут понять, что Закон «О поддержке свободы…» имеет в виду. Администрация также поспешила со своими апрельскими предложениями и выдвинула их без достаточных консультаций. Когда представитель Госдепартамента Ричард Армитидж выступал в Конгрессе, сенатор-республиканец от штата Висконсин Роберт Кастен заявил, что законопроект о поддержке свободы — просто «блесточки, скрепки и дымовая завеса»{228}.
Когда Ельцин в июне 1992 года находился с визитом в Вашингтоне, Буш осторожно пытался добиться от него четкого заявления в отношении судьбы американских военнопленных, что должно было способствовать поддержке этого закона в Конгрессе. Президент даже написал записку Бейкеру с предложением формулировок, которые следовало использовать Ельцину: «Ельцин должен сказать Конгрессу примерно следующее: “Я не знаю ни одного случая, чтобы в России или в других бывших республиках Советского Союза остался хоть кто-то живой из американских военнопленных или пропавших без вести лиц. Но я заявляю, что мы проверим все отчеты и все архивы, чтобы пролить свет на судьбу этих пропавших американцев. Заверяю вас, что если кто-либо из американцев когда-то удерживался и его можно отыскать, я его найду. Я верну его семье”»[46].
17 июня 1992 г., выступая на редко созываемом совместном заседании обеих палат Конгресса, Ельцин заявил: «Я обещаю вам, что будут изучены все документы во всех архивах для выяснения судьбы каждого пропавшего американца. Заверяю вас, что, если в моей стране хоть одного можно найти, я его найду. Я возвращу его семье…»{229}.
Ельцин также упрекнул своих слушателей за недостаточную поддержку: «Благодарю вас за аплодисменты. Вижу, что все встают. Однако некоторые из вас, кто поднялся и аплодирует, пишут в газетах, что до тех пор, пока Ельцин все не сделает и не выполнит свою работу, Конгресс не примет Закон “О поддержке свободы…”». Я, по правде говоря, не совсем понимаю вас, дамы и господа… Вы говорите, что сначала я должен сделать свою работу, а потом вы поддержите меня и примете закон. Я что-то вас не понимаю»{230}.
К лету в администрации Буша все были убеждены, что без Ельцина любые реформы в России потерпят крах. Даже Малфорд заявил на одном из совещаний в июне: «Посол Боб Страусе сообщает, что, когда Ельцин находится в Москве, он — номер один и два, и три, и четыре, и пять, и шесть, а других вообще нет. Он сам принимает все решения, и ближайшее окружение зависит от его физического присутствия, таково реальное положение дел»{231}. И хотя аналогичная оценка спустя всего лишь год побудила Билла Клинтона выделить огромную по масштабам помощь, Буш был слишком ограничен в политическом плане, слишком неуверен в своих оценках перспектив развития России и слишком осторожен по природе, чтобы пойти на большее. Принятый осенью Закон «О поддержке свободы…» обеспечил выделение около 400 млн. долл. на гуманитарную и техническую помощь. Однако в конце 1992 года, накануне смены администрации в Вашингтоне, российский Съезд народных депутатов отправил в отставку Гайдара и заменил его опытным аппаратчиком Виктором Черномырдиным, занимавшим пост министра в правительстве Горбачева. Самый удачный момент для оказания помощи российским реформам был упущен.
Заключение
Подход Джорджа Буша к вопросам оказания экономической помощи Советскому Союзу и России определялся его принципиальными идеологическими установками в международной сфере. По его представлениям, государственными делами конкретной страны должны управлять ее собственные государственные деятели. Попытки оказания влияния на положение дел в других странах недопустимы. Буш не был склонен добиваться демократизации в Советском Союзе, а потом и в России. Он был готов довольствоваться ограниченной ролью в вопросе преобразования российской экономики от командной к рыночной модели. В результате США действовали в этом направлении медленно и осторожно.
Такая политика определялась не соотношением сил на международной арене или внутриполитической обстановкой в США — как раз эти два фактора действовали в благоприятном плане. Но Россия все еще была страной, способной уничтожить Соединенные Штаты в ядерной войне. А теоретики-реалисты все еще ссылались на это как на препятствие для оказания помощи соперничающей державе. Однако призрак экономического хаоса в России потенциально создавал гораздо большую угрозу, чем ее реформирование. Соотношение сил в мире не давало четких указаний на то, как США должны относиться к внутриполитическим переменам в России. Внутриполитическая обстановка в самих Соединенных Штатах, как уже отмечалось, тоже оказывала влияние на подход к данной проблеме. Буш не был готов давать что-то жителям Москвы в то время, когда жители Манчестера в Нью-Гэмпшире тоже ожидали от него денег[47]. Вместе с тем, экономические проблемы Америки хотя и несколько осложняли возможности выбора, но не определяли его. Энергичный нажим на МВФ в плане быстрого выделения более крупных ресурсов сказался бы незначительно или вообще никак не сказался бы на положении американских налогоплательщиков.