Пропавшие наши сердца - Селеста Инг

Есть хочешь? – спрашивает она, и Чиж в ответ качает головой, хоть на самом деле наверняка голодный. Тогда просто отдохни, говорит она. А поболтать еще успеем.

Помолчав, она добавляет: Чиж, как же я рада, что ты здесь!

Когда он был маленький, то всякий раз заливался слезами, если кто-то плакал рядом. От некоторых песен его будто жгло огнем, и стоило пошевелить хоть пальцем, он еще сильнее мучился. Как жаль прощаться с дорогой из желтого кирпича! Как грустно в клубе одиноких сердец! Как тоскливо быть англичанином в Нью-Йорке! Музыка, нота за нотой, будто сдирала с него кожу, и обнаженные мышцы пульсировали, горели. Не надо, мама, рыдал он, выключи, и Маргарет в ужасе неслась к стереосистеме, нажимала на «паузу» и крепко обнимала Чижа.

Ее всегда поражало, каким он был жадным до впечатлений, как он всему удивлялся. Он рос тихим, наблюдательным ребенком, все впитывал в себя – добро и зло, радость и боль. Набухшие розовые бутоны вишни. Мертвого воробья на тротуаре, крохотного, скукоженного. Яркие краски воздушных шаров, рвущихся в бездонную небесную синь. До чего зыбкой была граница между ним и миром, все пропускала, словно сито. У Маргарет душа за него болела – как ему жить в этом беспощадном мире, если он человек без кожи, обнаженное маленькое сердечко, и любая мелочь может его ранить?

Мальчик с нею рядом выглядит как Чиж, говорит как Чиж, его лицо она узнала бы из тысячи. Но сейчас между ними встала преграда, мутная, словно слюдяная плита, и мешает его разглядеть, расслышать. Он будто держит ее на расстоянии вытянутой руки, а ближе не подпускает. Что-то в нем надломилось. Ах, Чиж, думает она.

Чиж выглядывает в коридор. Полумрак, лишь слабый отсвет-полумесяц на стене от лампы внизу. Чиж крадется на цыпочках мимо ряда темных комнат. Заглядывает в ванную: унитаз и раковина грязные, в зеленых разводах, под ванной пышным ковром разросся мох. Только одна из комнат выглядит жилой. В углу незастеленный матрас, рядом на полу настольная лампа без абажура. Мамина комната. Воздух пропитан резким запахом пота. Мама, которая сажала цветы на солнышке, а вечерами нашептывала ему сказки, стала вдруг незнакомкой, отшельницей из тени. Был бы здесь папа, он все бы объяснил. Помог бы разобраться, решить, что делать.

На лестничной площадке свет, проникающий снизу, кажется грязноватым, будто линялым, и всю дорогу до своей одинокой комнаты Чиж пробирается почти на ощупь.

Когда Чиж просыпается, Маргарет сидит на полу возле его постели на потертом ковре, поджав под себя ноги, и смотрит на него ласково. Кажется, она долго-долго им любовалась и терпеливо ждала, когда он проснется. И так оно и есть.

Сколько времени? – спрашивает он хрипло. Сквозь затемненные окна не видно, день сейчас или ночь.

Первый час ночи, отвечает она.

Она ставит перед ним кружку растворимого кофе. Чиж его не любит, аж скривился – никудышная она мать, кофе ребенку принесла, надо было что-нибудь другое, только ничего другого в доме нет. Она забыла, как надо, все забыла. Зато от кружки веет теплом и уютом – как раз этого ему не хватало в холодной комнате, и Чиж с трудом приподнимается, отпивает глоток. Пьет свой кофе и Маргарет. Горький, зато успокаивает, как мощное лекарство.

Газ отключен, объясняет она. Так что в доме нет ни отопления, ни настоящей кухни, только электроплитка. Зато воду и электричество пока не отключили, а это главное.

Что это за дом? – спрашивает Чиж, но она молчит. Придется сперва ему объяснить многое другое. С самого начала, напоминает она себе. Для того она его и вызвала сюда.

Чиж, говорит она, хочу кое-что тебе показать.

Она ведет его еще дальше наверх, на третий этаж, где нет ни одной жилой комнаты. Сквозь дверные проемы голые дощатые полы кажутся омутами, всё чернее и чернее. Маргарет заходила туда всего однажды, в день приезда. Всюду лежала сугробами пыль. Ветхая мебель, без ручек, без ножек, – казалось, тронешь, и развалится; старый проигрыватель, на нем пластинка, такая исцарапанная, что и не заведешь. Всюду проникала природа – просачивалась во все щели, понемногу захватывая дом. В разбитое окно ванной протянулся длинный побег плюща, словно чья-то рука, искавшая дверную защелку; в спальне, возле трещины в стене, из пропитанного влагой ковра вырос целый лес грибов.

И вот, стоя на верхней площадке, Маргарет нащупывает в тени шнур, и в потолке открывается люк, а оттуда свешивается лестница. Маргарет так и тянет взять Чижа за руку, повести, но она сдерживает порыв. Зная, что сдерживается и Чиж.

Сюда, командует она и взбирается вверх по лестнице в густой сизый мрак. Не дожидаясь Чижа.

Слышно, как сзади Чиж неуверенно ступает на нижнюю перекладину. Маргарет заставляет себя карабкаться вверх, все дальше и дальше от него. И верить, что он не отстанет. На самом верху она останавливается и впервые смотрит на него. Глаза у нее приучены к темноте, а у него – нет, и он больше прислушивается, чем приглядывается, нащупывает перекладины, похожие на шпалы. Лестница холодная, пыльная, сквозь щели в крыше проникают лунные лучи, и Чиж на ходу уклоняется от полосок света. Наконец он дополз до Маргарет, и она подставляет ему плечо.

Вот мы и пришли, говорит она, скрипнув задвижкой. Осторожно.

Они ступают на плоскую крышу, в почти чернильную тьму. Зябко, ветер вспарывает мрак, словно нож, но у Маргарет сердце тает. Какая же здесь красота!

Внизу небрежно брошенной скатертью раскинулся город. Даже в этот безмолвный час вдоль улиц вьются огненными лентами потоки машин; вдалеке, словно стальные деревья, высятся небоскребы, тянутся к луне. Чуть поблескивают темные окна, отражая осколки лунного света. Крыша пуста – есть только город, и небо, и они. Ограждения нет, острый край крыши обрывается в пустоту, а внизу земля. Услыхав, как Чиж ахает от изумления, Маргарет на миг видит сына прежним – чутким, любознательным, с горящими глазами, в восторге от буйства жизни вокруг.

Я не… начинает он и умолкает. Делает шаг вперед по плоской крыше, еще шаг – осторожно, словно ступает по горной тропе. Не знал, что город такой большой, говорит он. И протягивает руку, будто хочет потрогать пальцем далекий небоскреб.

Еще бы, вторит Маргарет. Я на крышу выхожу только ночью, чтобы никто не увидел. Просто удивительно, продолжает она, глядя на горизонт. До того, как я сюда попала, не представляла, что город такой огромный. А когда я здесь очутилась, совсем молодой, то всюду, где только можно, ходила пешком. Старалась увидеть