Пропавшие наши сердца - Селеста Инг

от голода, но Чиж не останавливается, все деньги он и так истратил. Магазинчики с горами фруктов и ведрами свежих роз, в витринах потягиваются и зевают ленивые кошки; мужские парикмахерские, где из приоткрытых дверей льется басистый смех вперемешку с ароматом лосьона. На окнах все те же плакаты: «Американец – и этим горжусь», «Будьте бдительны». Здесь уже попадаются деревья – худосочные, лишь чуть выше человеческого роста, но все же деревья. Где-то в церкви звонит колокол. Который час – три, четыре? Улица полнится звуками, и не различишь, где колокольный звон, где эхо. Чиж должен сейчас возвращаться из школы, а он здесь, и с каждым кварталом все отчаянней колотится сердце. Почти у цели.

Чиж ускоряет шаг, и город вокруг тоже меняется быстрее, словно прокручиваешь видео вперед, в будущее, – или назад, в прошлое. Все здесь как раньше, в золотые докризисные годы, о которых Чиж знает лишь понаслышке. Такси теперь попадаются чаще, и они красивее, новее. Чистенькие, будто прямиком из автомойки. Даже фонарные столбы выше, стройнее, точно им есть куда тянуться. Чиж проходит мимо зданий с лепниной над каждым окном – кто-то не поленился украсить, выложить на красном фоне бежевый узор. Магазины с большими витринами, и никто не боится, что их разобьют. Рестораны с летними верандами. Люди выгуливают маленьких собачек; вокруг деревьев – аккуратные чугунные заборчики не выше колена, для красоты, а не для защиты.

Когда туман рассеивается, Чиж различает над головой островки зелени: сады на крышах, вечнозеленые деревца в горшках указывают в небо. Заведения больше не пытаются спрятаться. «Да, у нас открыто!» Вычурные, заковыристые, причудливые названия – все стремятся выделиться, привлечь внимание, засесть в памяти: «Наглый кальмар», «Оазис звука», «Куролевство». Вот смеялся бы папа! В каждом окне – знакомая звездно-полосатая табличка. Реклама с намеком на роскошь, а не на дешевизну. Улица за улицей, словно ступеньки, ведущие вверх: Пятидесятая, Пятьдесят пятая, Пятьдесят шестая. Прохожие в костюмах, в галстуках. В кожаных туфлях с кисточками, на тонкой подошве, не предназначенных для бега. Когда-то и папа в таких ходил. Банки, не счесть банков – три, четыре, пять в ряд, иногда два отделения одного и того же банка через дорогу. Неужели можно быть настолько богатым, чтоб всю улицу занять?

Универмаг длиной с целый квартал, темный гранит отполирован до зеркального блеска. Весь его облик будто бы говорит: у нас даже камни сияют, как звезды. В витринах манекены без лиц, в цветастых шелковых шарфах. В окнах высотных домов отражаются кусочки неба, и каждое окно точно самоцвет в каменной оправе. Может быть, в одном из этих домов живет мама, смотрит на него сверху, ждет. Скоро он все узнает. У обочины стоят грузовики-рефрижераторы, набитые продуктами, выдыхают морозные облачка. Тут и там кофейни, так и манят зайти. Реклама клиник, где выпрямляют и отбеливают зубы; в дверях гостиниц замерли посыльные в костюмах и шляпах. Здесь сумка не груз, а аксессуар. Химчистка за химчисткой: квартал шелков, тонких, не для ручной стирки. Возле каждой двери несут вахту дюжие дружинники.

Семьдесят пятая улица. Семьдесят шестая. Старинные здания, и отпечаток времени им к лицу – не старит, а облагораживает. Иноземные слова здесь гордо выставлены напоказ: салюмерия, винерия, макаронс. Безопасная, притягательная чужестранность. Вывески «гурмэ», «люкс», «винтаж». Улица широкая, обсаженная деревьями – не верится, что это та же улочка, по которой он начинал свой путь, с замазанными вывесками и испуганными прохожими; должно быть, он перенесся в другой мир. Радостно думать, что мама здесь, среди такой красоты. Мимо пробегают, отдуваясь, блондинки в спортивных костюмах, останавливаются на переходах, ждут зеленого света, и хвостики у них на затылке подрагивают. Няни катают в дорогих колясках нарядных малышей. Магазины, где продают только рамки для фотографий, рестораны, где в меню одни салаты, витрины с розовыми рубашками, на которых вышиты крохотные улыбающиеся киты. Здания такой высоты, что не разглядишь, где они кончаются, даже если задрать голову так, что вот-вот опрокинешься на спину. Тут может случиться все что угодно, тут можно ждать любых чудес. Он будто в сказке или в волшебной стране.

Я в нужном месте, думает Чиж. Она здесь.

Чиж воодушевлен всем, что видит вокруг, его пьянит дух волшебства, вот он и не удивляется, заметив совсем рядом, через дорогу, маму, – в этой сказочной стране так и должно быть. Мама ведет на поводке коричневую собачку. Сердце у Чижа подпрыгивает, рассыпаясь искрами, он готов закричать от радости.

Тут мама смотрит на собачку, уткнувшую нос в подстриженную клумбу, – и оказывается, никакая это не мама. Незнакомка. И вовсе на маму она не похожа, сходство лишь самое поверхностное – китаянка с черными волосами, кое-как собранными в узел. Теперь Чижу лучше видно ее лицо – ничего общего с мамой. Мама никогда бы не завела такую собачонку – янтарный комочек пуха, плюшевую игрушку с черными глазами-пуговками и бархатным курносым носом. Конечно, это не она, одергивает себя Чиж, откуда ей тут взяться? И все же что-то в ее повадках – быстрый взгляд, живость движений – напоминает маму.

Заметив пристальный взгляд Чижа, стоящего через дорогу, незнакомка улыбается. Может быть, и он ей кого-то напоминает, может быть, она тоже его спутала с кем-то другим, близким и любимым, и любовь эта льется теперь на него, как щедрый дар. И вот она смотрит на него, улыбается и, наверное, с теплотой думает о нем, о мальчике, напомнившем ей близкого, и не замечает опасности – ее застает врасплох удар кулаком в лицо.

Длится это секунды, но кажется вечностью. Высокий белый человек, будто из ниоткуда. Женщина падает мешком. Чиж каменеет, крик застревает в горле. Преступник нависает над ней; тошнотворные глухие удары, как по мясной туше: бум! бум! бум! – в живот, в грудь и под конец, когда она, свернувшись креветкой, закрывает лицо, пытаясь хоть как-то защититься, по спине. Крики ее пронзают воздух, точно осколки стекла. Преступник действует молча – можно подумать, он занят делом, скучным, но необходимым.

На помощь никто не торопится. Мимо проходит пожилая пара и круто разворачивается, словно вспомнив о срочном деле. Спешит прочь прохожий, глядя в телефон; мчатся мимо машины, и хоть бы одна остановилась. Все же видят, удивляется Чиж, – как можно такое не заметить? Крохотная собачка все лает и лает. Из соседнего подъезда выглядывает консьерж, и Чиж чуть не плачет от облегчения. Помогите ей, безмолвно молит он. Помогите! Пожалуйста! Консьерж захлопывает дверь. Чиж смутно различает его за толстым стеклом – размытый, зловещий, он смотрит, как женщина, лежа