Пропавшие наши сердца - Селеста Инг

Достав закладку, библиотекарша замечает Чижа и тут же захлопывает книгу. Закладку она прячет в карман свитера, и на этот раз Чиж успевает мельком увидеть, что там написано: несколько слов, похоже на адрес или имя. Тут она узнает Чижа, и радость на ее лице сменяется тревогой.

Ну, здравствуй. Вернулся. Что-нибудь еще понадобилось?

Вы обещали мне помочь, отвечает Чиж. В прошлый раз. Вы говорили, нужна будет помощь – приходи.

Библиотекарша не отвечает ни да ни нет. Всматривается в Чижа, не выпуская книгу из рук.

Попробую, отвечает она. Что тебе нужно?

Чиж нерешительно мнется.

Мне нужно попасть в Нью-Йорк, отвечает он. В Нью-Йорк, повидать кое-кого.

Библиотекарша смеется. Это не по моей части, отвечает она. Я имела в виду новые книги. Или информацию.

Это и есть поиск информации, упорствует Чиж. Мне там нужно переговорить кое с кем.

Всю ночь он об этом думал. Неспроста мама ему оставила адрес, точно неспроста. Никто, кроме нее, не знает про нишу в стене, больше некому оставлять там послание. Письмо, сказка, записка – не многовато ли совпадений? Чиж верит в это упрямо, как в пророчество, как верят одни только дети. Эта самая Герцогиня, кто бы она ни была, обязательно что-нибудь ему расскажет о маме, а значит, надо до нее добраться и услышать.

Библиотекарша потирает висок. Прости, отвечает она, тут я тебе не помощница.

Ну пожалуйста, умоляет Чиж. Это очень важно. Честное слово.

Но библиотекарша только головой качает.

Я не турагент. И на месте турагента не стала бы помогать ребенку убежать из дома.

Я не убегаю, возражает Чиж, но его уже не слушают.

Прости, повторяет она и вот-вот отвернется, и Чиж решает рискнуть.

Я знаю, чем вы занимаетесь, говорит он, пусть на самом деле представляет лишь смутно, знает только, что это самоуправство, позор, а может быть, даже преступление, а значит, в руках у него оружие вроде лома: хочешь – открывай им двери, а если надо, можно и замахнуться.

Она молча застывает вполоборота к нему, вся ее поза дышит напряженным вниманием, и Чиж решает продолжать.

Я видел того человека, говорит он, глядя ей в затылок. А еще видел, что вы в тот раз делали. Видел записку в книге.

И, вдохнув поглубже, как перед прыжком в воду, он выпаливает: я видел, что вы положили в карман.

Подействовало! Библиотекарша оборачивается, и хоть лицо у нее невозмутимое, в голосе звучат новые, напряженные нотки.

Пойдем ко мне в кабинет. И, стиснув ему локоть, точно клещами, она ведет его мимо стеллажей в комнату для персонала. А там, едва переступив порог, хватает Чижа за плечи, сверкая глазами.

Значит, ты за мной шпионил. В тот раз. Так я и знала, что у тебя какая-нибудь пакость на уме. Не говори никому – ни одной живой душе, – что ты здесь видел. Понял?

Чиж рвется на волю, да где там! Мне просто нужна ваша помощь, просит он.

Чтоб ни одна живая душа не узнала, повторяет она. Могут пострадать люди – серьезно пострадать, – если кто-нибудь узнает.

Например, тот человек? – уточняет Чиж. Всего лишь догадка, но она попадает в цель. Выпустив его, библиотекарша прислоняется к стене, прижимая к груди книгу.

Он пытается помочь, объясняет она. И даже попытка – это очень большой риск. Большинство людей и пробовать не стали бы, закрыли бы на это глаза, раз речь не об их детях.

Она опять смотрит на Чижа.

Сколько тебе лет? Двенадцать? Тринадцать? Взрослый уже, все понимаешь, да? Речь о жизнях людей. Детей.

Я ничего плохого не замышляю, уверяет ее Чиж. Язык его не слушается, еле ворочается, словно выброшенная на берег рыба. Простите меня, ну пожалуйста, пожалуйста! Вы же другим помогаете, ну чем я хуже?

Он достает из кармана джинсов замусоленную бумажку с адресом.

Я просто ищу маму, говорит Чиж, и тут его осеняет: чем еще ее убедить, как не этим? Ведь она знает его имя, наверняка от мамы, от кого же еще? Все сходится, будто сложилась мозаика. Рисунок на асфальте, транспарант в Бруклине, легкокрылые листовки, разбросанные по кварталам. Мамины стихи, похищенные дети, пропавшие наши сердца. Теперь все видно – так становится видна на солнце паутинка, унизанная каплями росы. Они заодно.

Моя мама – одна из вожаков, заявляет он гордо. Впервые он смеет заговорить о ней открыто – и чувствует облегчение, будто много лет ползал на четвереньках, а теперь выпрямился во весь рост.

Библиотекарша смотрит на него насмешливо, словно приготовилась слушать бородатый анекдот.

Твоя мама, повторяет она.

Чиж решается. Маргарет, говорит он, и на звуке М голос чуть прерывается – трещинка толщиной с волосок. Маргарет Мяо.

Впервые за долгое время он произносит вслух ее имя. Может быть, впервые за всю жизнь. Звучит оно как заклинание. Он ждет – чего? Землетрясения. Удара молнии. Раскатов грома. Но видит лишь полуулыбку библиотекарши. Он думал, что мамино имя, словно пароль, откроет ему путь через потайной ход в сияющие чертоги – а вместо этого впилился носом в стену.

Да знаю я, кто твоя мама, неожиданно говорит библиотекарша.

И наклоняется к Чижу совсем близко, так близко, что Чиж чувствует ее дыхание с кислинкой от утреннего кофе и никнет под ее взглядом.

Видишь ли, я тебя не сразу узнала, продолжает она. Я ведь тебя помню совсем крохой, мама тебя в слинге приносила. А потом ты спросил про ее книгу, и я поняла, кого ты мне напоминаешь, почему лицо твое мне кажется знакомым. Ты же вылитая она, теперь-то я вижу.

В голове у Чижа столько вопросов, но они перемешались, спутались в клубок. Он силится представить маму здесь, среди этих полок, и себя, крохотного, у нее на руках.

Она сюда приходила? – переспрашивает он. Неужели мама стояла когда-то на этом самом месте, трогала эти книги?

Каждый день. Книги здесь брала, в те еще времена, когда писала стихи. До того, как стала «голосом революции».

У нее вырывается горький смешок. Закрыв глаза, она произносит нараспев:

Все пропавшие наши сердца

В новом краю взойдут.

Чиж впитывает эти строки, словно пористый камень влагу. Книга, стихотворение, строчка в нем.

Целиком я его ни разу не слышал, признается он.

Библиотекарша вновь прислоняется к стене, руки уперты в бока. Все эти плакаты и транспаранты с ее строчкой, все эти нашумевшие снимки. Удачный рекламный ход.

Она фыркает.

И продолжает: по-моему, проще быть храброй на словах, чем на деле.

Так вот чем вы занимаетесь, говорит Чиж,