Пропавшие наши сердца - Селеста Инг

Когда мама ушла, в первые месяцы он старался не спать по ночам – думал, что если не засыпать как можно дольше, то она вернется. Он верил, неизвестно почему, что мама приходит по ночам, а под утро исчезает. И всякий раз засыпал, пропускал ее приход. Может быть, она его испытывает – вправду ли он так сильно по ней скучает? Продержится ли он без сна? Он представлял, как мама каждую ночь склоняется над его постелью и качает головой: опять спит! Опять провалил испытание!

Тогда ему казалось, что так и надо, и кажется до сих пор. Во всех маминых сказках героя ждали испытания: спустись в колодец и достань огниво. Ложись под водопад, и пусть он раздробит тебя на мелкие кусочки. Он верил, что если не уснет, то увидит маму. Ну и пусть испытание такое загадочное, тесты в школе не менее загадочны: обведите в кружок существительные, а глаголы подчеркните; сложите два случайных числа и получите третье. Логика испытаний всегда непостижима, на то они и испытания, другими они и быть не могут. Выбери до рассвета из золы зернышки чечевицы и гороха. Добудь со дна морского жемчужину, что сияет в темноте.

Чтобы не уснуть, Чиж щипал себя за руку, до синяков. Каждую ночь зажимал между пальцами складку кожи, покуда в глазах не зарябит от боли. Утром мамы все не было, а на руке у Чижа темнел лиловый полумесяц, и папа спрашивал: тебя в школе обижают? Его на самом деле обижали, но по-другому. Нет, все хорошо, папа, заверял Чиж, и весь день у него слипались глаза, а ночью он опять боролся со сном и все равно засыпал. Тогда-то он и перестал верить в сказки.

И вот, спустя столько времени, он едет ее разыскивать. Как герой в тех старых маминых сказках. Он найдет дорогу туда, где его терпеливо ждет мама, и как только она его увидит, все чары, что удерживали ее вдали от дома, рассеются. В сказках это случается в один миг, словно на кнопку нажали: и тут она его узнала – и сразу же стала прежней. Точно так же и с мамой будет, непременно. Увидит его и никуда уже не денется, и станут они все втроем жить-поживать, добра наживать.

Автобус, набирая скорость, несется по автостраде, ровно гудит мотор. Чем дальше от города, тем легче дышится Чижу. Он засыпает, а просыпается оттого, что автобус, переезжая на соседнюю полосу, чуть заваливается влево, и Чиж тычется лбом в стекло. На обочине – синий внедорожник, позади него патрульная машина с мигающими фарами, из нее выходит полицейский в темно-синей форме. От полицейских держись подальше, звучит в голове папин голос, и Чиж надвигает бейсболку пониже, на самые глаза. Удивительное дело, ему ни капельки не страшно. Все, что за окном, кажется далеким-далеким – оно где-то там, за стеклом, и сердце бьется медленно и мерно, в едином ритме с шуршанием колес. Мимо проносятся деревья и заросшие поля, сливаясь в мутную полосу.

Из автобуса Чиж выходит в китайском квартале, под мелким дождиком. Здесь совсем другой мир, никогда он не бывал в столь шумном и людном месте. Несмотря на толкотню и галдеж, Чижу почему-то здесь уютно, и спустя время он понимает почему: оказывается, все здесь похожи на маму и на него чуть-чуть. Раз в кои-то веки никто на него не таращится. Будь здесь папа, из толпы выделялся бы он, а не Чиж, – при этой мысли Чижа разбирает смех. Впервые в жизни он стал неприметным, и это придает ему силы.

Перед отъездом он изучал карту, которую молча протянула ему библиотекарша. Сетка координат (стал бы объяснять папа, спокойно и терпеливо), сосчитай, сколько клеточек. Чиж считает: от Бауэри на Третью авеню; семьдесят восемь кварталов на север, потом два на запад. Чуть больше пяти миль, почти все время прямо.

Он начинает путь.

И с первых шагов многое замечает.

Видно, что на всех вывесках в китайском квартале что-то замазано, заклеено лентой, а некоторые таблички и вовсе сняты, остались лишь дырки от гвоздей да очертания под серебристым скотчем. На табличках с названиями улиц тоже что-то закрашено, под опрятными белыми буквами – Малбери-стрит, Канал-стрит – жирные черные мазки, словно тени в полдень или темные круги под глазами. На одной из табличек краска облупилась, и под ней проступили знаки – теперь Чиж все понял. Он вспомнил, как папа выводил похожие знаки пальцем в пыли: все вывески были когда-то на двух языках. Чуть ли не везде кто-то пытался вымарать китайский.

Замечает он и кое-что другое.

Оказывается, все прохожие говорят здесь по-английски или молча переглядываются. Только если кто-то заходит в магазин, бывает, изнутри доносится другой язык – кантонский, наверное. Папа бы угадал, какой это язык; может быть, даже понял, о чем говорят. Все здесь напряженные, напуганные, дико озираются, смотрят через плечо. Готовы броситься бежать. Чиж замечает, сколько здесь американских флагов – чуть ли не в каждой витрине, на лацкане почти у каждого встречного. Во всех магазинах те же плакаты, что и дома: «Боже, храни всех преданных американцев». Здесь не встретишь заведений без этого лозунга. Попадаются и другие таблички – яркие, красно-бело-синие: «Владельцы – американцы», «На 100 % американский». Лишь когда Чиж покидает китайский квартал и вокруг уже не желтые лица, а белые и черные, флаги попадаются все реже – как видно, у людей здесь больше уверенности, что в их патриотизме не усомнятся.

Чиж идет дальше.

На пути попадаются витрины, забранные железными решетками, с надписями: «Новые и б/у», «Покупаем, продаем», «Аренда». Бетонные тротуары, бетонные бордюры. Непонятные имена: «Макс Сунь. Столы, стулья». На тротуаре валяются сломанные поддоны, словно чьи-то кости, побеленные пустынным солнцем. Ни деревца, ни травинки, одни фонарные столбы, серые, как тротуары и асфальт, как копоть на стенах домов. Все здесь в сером камуфляже. Прохожие тащат тяжелые пакеты, катят тележки с покупками, прячут глаза. Никто нигде не задерживается. Кое-где зебры на переходах нарисованы от руки – криво, неумело, а где-то переходов и вовсе нет. Больше десяти лет прошло после Кризиса, но далеко не всё успели восстановить.

От квартала к кварталу картина понемногу меняется. Сквозь щели в асфальте пробивается чахлая трава. Сколько он уже идет – час? Он потерял счет времени. Хватились ли его в школе, связались ли с папой? Дальше, дальше, дальше. Дождик стихает. Супермаркеты с огромными яркими рекламными щитами: пицца, кружевная листовая капуста, ломтики манго – посмотришь, и слюнки текут. В животе урчит