На языке врага: стихи о войне и мире - Александр Михайлович Кабанов

class="poem">

Сода и песок, сладкий сон сосны:

не шумит огонь, не блестит топор,

не построен дом на краю весны,

не рожден еще взяточник и вор.

Но уже сквозняк холодит висок,

и вокруг пейзаж – прям на полотно!

Под сосною спят сода и песок,

как же им сказать, что они – окно?

«Когда поэты верили стихам…»

Когда поэты верили стихам,

когда ходили книги по рукам,

когда на свете не было на свете,

«Агдама» слаще не было когда:

одна на всех словесная руда

и по любви – рождалась рифма «дети».

«…и Лета – олны едленно есла…» —

от крыс библиотека не спасла

ни классику, ни местные таланты.

В календаре: потоп, Оглы Бюль Бюль,

листаешь: —кабрь, – тябрь, – юнь, и – юль,

где осень держат небо на атланты.

И это счастье – мыслящий бамбук:

пусть рыба отбивается от рук,

влетает дичь в копейку, и на пляже

кого спасет литературный круг?

Пусть, краснокожий мальчик, Чинганчгук,

в твоих очах, красавица, не пляшет.

Эпохуй нам, какой сегодня век,

кого не скушал Эдик Марабек.

«…и Лета волны медленно, и звуки…

И я входил и дважды выходил,

но, как спастись от рифмы «крокодил»,

как доползти безногому – к безруким?

«Напой мне, Родина, дамасскими губами…»

Напой мне, Родина, дамасскими губами

в овраге темно-синем о стрижах,

как сбиты в кровь слова, как срезаны мы с вами —

за истину в предложных падежах.

Что истина, когда – не признавая торга,

скрывала от меня и от тебя —

слезинки вдохновенья и восторга

спецназовская маска бытия.

Оставь меня в саду на берегу колодца,

за пазухой Господней, в лебеде,

где – жжется рукопись, где – яростно живется

на Хлебникове и воде.

«Облака под землей – это корни кустов и деревьев…»

Владу Клену

Облака под землей – это корни кустов и деревьев:

кучевые – акация, перистые – алыча,

грозовые – терновник, в котором Григорий Отрепьев,

и от слез у него путеводная меркнет свеча.

Облака под землей – это к ним возвращаются люди,

возвращается дождь и пустынны глазницы его,

спят медведки в берлогах своих, спят личинки в разбитой посуде,

засыпает Господь, больше нет у меня ничего.

Пусть сермяжная смерть – отгрызает свою пуповину,

пахнет паленой водкой рассохшийся палеолит,

мой ночной мотылек пролетает сквозь синюю глину,

сквозь горящую нефть и, нетронутый, дальше летит.

Не глазей на меня, перламутровый череп сатира,

не зови за собой искупаться в парной чернозем,

облака под землей – это горькие корни аира,

и гуляют кроты под слепым и холодным дождем.

Мы свободны во всем, потому что во всем виноваты,

мы – не хлеб для червей, не вино – для речного песка,

и для нас рок-н-рол – это солнечный отблеск лопаты

и волшебное пенье подвыпившего рыбака.

2005, 2011.

«Мы все – одни. И нам еще не скоро…»

Мы все – одни. И нам еще не скоро —

усталый снег полозьями елозить,

колокола Успенского собора

облизывают губы на морозе.

Тишайший день, а нам еще не светит

впрягать собак и мчаться до оврага:

вселенские, детдомовские дети,

мы – все одни, мы все – одна ватага.

О, санки, нежно смазанные жиром

домашних птиц, украденных в Сочельник,

позволь прижаться льготным пассажиром

к твоей спине, сопливый соплеменник.

Овраг – мне друг, но истина – в валюте

свалявшейся, насиженной метели,

мы одиноки потому, что в люди

другие звери выйти не успели.

Колокола, небесные подранки,

лакают облака, еще не скоро —

на плечи брать зареванные санки

и приходить к Успенскому собору.

«Поэзия должна быть виноватой…»

Поэзия должна быть виноватой,

она идет по жизни вороватой:

ее карманы – два бездонных храма,

она свята, она не имет срама.

Должна, должна, вслепую отдается,

а что от человека остается:

один вагон да малая тележка

и между ног – обрезанная флешка.

Такая пошерсть или это почесть,

живу один, часов не тороплю,

по осени – на Пушкина охочусь:

а что поделать – ниггеров люблю.

Не состоял, теплее одевался

зимой в меха и в винные мехи,

да будет проклят тот, кто сомневался,

кто утверждал, что я – пишу стихи.

Примечания

1

Виктор Цой разбился на автомобиле «москвич». На черной «Волге» ездили при «совке» иерархи православного духовенства. Цою – «москвич», Христу – «Волга», кесарю – кесарево.

2

потерявший (вариант в 2005-м)

3

ГСВГ (Группа советских войск в Германии)