На языке врага: стихи о войне и мире - Александр Михайлович Кабанов

class="v">что поэзия, что умирание —

это бизнес, увы, небольшой.

Бесконечная тема облизана

языком керосиновых ламп,

так любовь начинается сызнова,

и еще, и еще Мандельштамп.

Не щадя ни пространства, ни посоха,

то ползком, то на хряке верхом,

выжимаешь просодию досуха —

и верлибром, и белым стихом.

Чья-то ненависть в пятнах пергамента —

вспыхнет вечнозеленой строкой:

это страшный вопрос темперамента,

а поэзии – нет. Никакой.

«Вот дождь идет и вскоре станет ливнем…»

Вот дождь идет и вскоре станет ливнем,

наверняка завидует ему

безногий мальчик в кресле инвалидном,

в небесную глядящий бахрому.

А может быть, ему и ливня мало,

нет зависти, а только – боль и страх,

и автор врет, как это с ним бывало

под рюмочку в лирических стихах.

Вот отвернешься, и речной вокзальчик

тебя укроет от иной воды,

и думаешь: а все же, был ли мальчик,

а мальчик думает: а все же, был ли ты?

«To be or not, to be or not …»

To be or not, to be or not —

предсмертия и пережитки:

Замоскворечье развернет

скворцов промасленные свитки,

и зачитает нараспев —

откуда, сквозь какие снеги,

в нас прорастает нежный гнев —

все эти саженцы, побеги?

Кромешный гололед, азарт,

и полумесяц на аптечке,

и в кимоно выходит март,

чтоб отрабатывать подсечки.

Переплетаются хитро —

эмаль и золото финифти,

мертворожденные в метро,

воскресшие в застрявшем лифте.

И я придумал забывать

абонементы на разлуку,

по ком скрипит моя кровать,

скучает тишина по звуку,

подвал, впадающий в чердак,

но, мстительный, как все пророки —

я сочинил тебя, чудак,

читающий вот эти строки.

«Я начинался с музыкою вровень…»

Я начинался с музыкою вровень

и счастлив был, а значит, был виновен

в просчетах бытия,

что вместо счастья, из всего улова,

досталось вам обветренное слово,

а счастлив только я.

Как будто соль, сквозь дырочку в пакете,

я просыпаюсь третий век подряд,

меня выводят на прогулку дети,

коленки их горят.

И если счастье – зло, и виновато

во всех грехах, в священной, блядь, войне:

любое наказанье и расплата

лишь за добро – вдвойне.

Зачем же эта музыка в придачу

бессмысленно высвечивает тьму?

О чем она? И почему я плачу?

Я знаю почему.

«Хмели-сунели-шумели, хмели-сунели-уснули…»

Хмели-сунели-шумели, хмели-сунели-уснули,

и тишина заплеталась, будто язык забулдыги,

к нам прилетали погреться старые-добрые-пули,

и на закате пылали старые-добрые-книги.

Крылья твои подустали, гроздья твои недозрели,

йодом и перламутром пахнут окно и створка,

хмели мои печали, хмели мои б сумели,

если бы не улитка – эта скороговорка.

«Предаваясь сексу и труду…»

Предаваясь сексу и труду —

я увидел, звук не выключая:

кошка – топит Гоголя в пруду,

в Гоголе души своей не чая.

Николай Васильевич хрипит,

задыхаясь в мутной круговерти:

разгулялся видно аппетит —

к этой жизни или к этой смерти.

А у черной кошки – два крыла

и нечеловеческая сила,

хорошо, что молодость – прошла,

сапогом на старость наступила.

Абсентный синдром

Попробуйте абсент на вечном сквозняке:

почудится акцент в молчании Мисхора,

в отпетой тишине – обрубок разговора,

монголья нежность в русском языке.

…Из конуры собачьего ума

вдруг выползет, поскуливая сонно,

вся в синяках и в пролежнях, зима

с просроченным билетом до Херсона.

И я налью ей в блюдечко абсент:

«Лакай, дружок, пока не видит мент,

пока еще звучит в ушах прощальный зуммер

Американ-экспресс, и «пятый элемент» —

не найден, и пока – Иосиф Бродский умер…

Поэзия – предательство рассудка,

одним – жена, всем прочим – проститутка,

виной – абсент: полынь и потолкынь,

в стране Прикинь – я сам себе акын,

Брось пистолет! Не шевелиться! – шутка.

Я пью абсент, и я люблю тебя.

Сбегают крысли – мысли с корабля,

Иду на дно и преданно шепчу:

«ты, женщина, женчужина, жемчу…»

Цирковые

1.

Цирковая династия: терракотовые артисты,

император перед финансовой бездной:

овладев секретаршей, инсталлирует Windows Vista,

только юная акробатка смеется из Поднебесной,

зависая под куполом, от пальчиков ног до макушки

в лунном свете, едва удерживаясь на опорах…

А еще – ее выстреливают из пушки,

но, вчера император велел экономить порох.

Буква «О» в кавычках – горящий обруч, смертельный номер,

каждый вечер, вжимая пивной живот,

пожилой учетчик глазел на нее и помер,

а вот, что он записывал в свой блокнот:

«Понедельник: трусики из шанхайского шелка,

белые, в спелых вишенках. Не забыть очки.

Вторник: черные, кружевные и только.

Среда: золотистые светлячки.

Четверг: она заболела. Говорят, сильная рвота.

Пятница: публика – сборище похотливых макак,

сплетни про ее беременность. Суббота:

она без трусиков. Это хороший знак…»

2.

Цирк, цирк, вернее, чирк, чирк – отсырели,

спички, слышится плач младенца, прокашливается трубач,

длинная, хрупкая тьма в дырочках от свирели,

запах свежих опилок, и снова плач.

Ослепительно