На языке врага: стихи о войне и мире - Александр Михайлович Кабанов

class="v">Чем питаются? Крупой небесной манны,

сдобным снегом, виноградом из нирваны.

Иногда они спускаются на землю,

чтоб нагрянуть в гости к Стивену и Кингу,

или в жертву принести морскую свинку —

лично я обряды эти не приемлю.

У меня иные принципы и квоты,

я – по внутренностям памяти – оракул,

хорькопланы, дельтаскунсы, бобролёты,

этот почерк называется – каракуль.

На Подоле осыпаются каштаны,

как последние колючие минуты:

это – почерк, это – аэротушканы

раскрывают запасные парашюты.

«Памятник взмахнул казацкой саблей…»

Памятник взмахнул казацкой саблей —

брызнул свет на сбрую и камзол,

огурцы рекламных дирижаблей

поднимались в утренний рассол.

На сносях кудахтает бульдозер —

заскрипел и покачнулся дом,

воздух пахнет озером, и осень —

стенобитным балует ядром.

Дом снесен, старинные хоромы,

где паркет от сырости зернист,

дом снесен, и в приступе истомы,

яйца почесал бульдозерист.

Чувствуя во всем переизбыток

пустоты и хамского житья —

этот мир, распущенный до ниток,

требует не кройки, а шитья.

Целый вечер посреди развалин

будущей развалиной брожу,

и ущерб, согласен, минимален,

сколько будет радостей бомжу.

Дом снесли, а погреб позабыли

завалить, и этот бомж извлек —

город Киев, под покровом пыли

спрятанный в стеклянный бутылек.

«Хотел бы я чувствовать, не понимая…»

Хотел бы я чувствовать, не понимая:

как чувствует кошка моя,

как чувствует мальчик из племени майя

зазубренный край бытия.

Озябший кузнечик прижмется к трамваю,

и уксус полюбит вино,

как жаль, что – я чувствую и понимаю:

что – этого мне не дано.

Физалис

Помню, что я разводил мосты —

дерзкий, как Брюс Уиллис,

только мосты были – холосты,

вот и не разводились.

Там, на часовнях росли кусты —

ближе к небесным кронам,

только питались они в посты

лишь колокольным звоном.

Но, иногда, високосным днем —

лысым, как Брюс Уиллис,

эти кусты, под грибным дождем,

с нами – грибы курили-с.

День, запинаясь, винил винил,

эти кусты – физалис:

если бы колокол не звонил —

жили б, не умирали-с.

«Жареная селедка чертит огненный круг…»

Жареная селедка чертит огненный круг,

приоткрывает глаза и прозносит: «Амен…»,

что же ты пригорюнился, мой косоглазый друг,

да, эта жизнь – общага, снег завалил экзамен.

Кроличья шапка-ушанка, ради нее одной —

можно учиться в киевском универе,

жареная селедка – это Ханой-Ханой,

нас окружают мертвые рыбы и звери —

сбрызнут лимонным соком и завернут в фольгу,

вновь отшумел Меконг в туалете дамском,

труп твоего врага сидит и курит на берегу,

жареная селедка молится на вьетнамском.

«Соединялись пролетарии…»

Соединялись пролетарии,

и пролетали истребители,

волхвы скучали в планетарии,

и ссорились мои родители.

И все на свете было рядышком:

детсад, завод после аварии,

тюрьма, и снег в чернильных пятнышках —

прям из небесной канцелярии,

военкомат от кавалерии,

погост, а дальше – снег кончается,

лепили далматинцев, верили,

что жизнь собачья получается.

И мы осваивали стенопись:

знак равенства в любви неправильный,

а дальше – нежность или ненависть,

и мой сырок со мною плавленый.

Случайное возгорание

И тогда прилетела ко мне Жар-кошка:

покурить, застучать коготком окошко,

обменяться книгами, выпить граппы,

и вставало солнце на обе лапы.

Вот струя из брандспойта, шипя и пенясь,

разбудила вкусную рыбу-Феникс:

у нее орхидеи растут из пасти,

заливные крылья – в томатной пасте.

Двадцать лет возвращалась жена в Итаку —

я обнял ее, как свою собаку,

и звенела во мне тетивой разлука,

без вопроса: а с кем ты гуляла, сука?

«Чтоб не свернулся в трубочку прибой…»

Чтоб не свернулся в трубочку прибой —

его прижали по краям холмами,

и доски для виндсерфинга несут

перед собой, как древние скрижали.

Отряхивая водорослей прах,

не обьясняй лингвистке из Можайска:

о чем щебечет Боженька в кустах —

плодись и размножайся.

Отведай виноградный эликсир,

который в здешних сумерках бухают,

и выбирай: «Рамштайн» или Шекспир —

сегодня отдыхают.

Еще бредет по набережной тролль

в турецких шортах, с черным ноутбуком,

уже введен санэпидемконтроль —

над солнцем и над звуком.

Не потому, что этот мир жесток

под небом из бесплатного вайфая:

Господь поет, как птица свой шесток —

людей не покидая.

«Когда исчезнет слово естества…»

Когда исчезнет слово естества:

врастая намертво – не шелестит листва,

и падкая – не утешает слива,

и ты, рожденный в эпицентре взрыва —

упрятан в соль и порох воровства.

Вот, над тобой нависли абрикосы,

и вишни, чьи плоды – бескрылые стрекозы:

как музыка – возвышен этот сад,

и яд, неотличимый от глюкозы —

свернулся в кровь и вырубил айпад.

Никто не потревожит сей уклад —

архаику, империи закат,

консервный ключ – не отворит кавычки,

уволен сторож, не щебечут