Заслуженный гамаковод России - Алексей Иванников

Главное ведь что: главное – соотношение сил, позволяющее одним – более сильным – диктовать свою волю всем прочим, которым следует признать это и подчиниться. Очевидное правило, не допускающее возражений и исключений: даже люди живут в соответствии с ним, а что уж говорить про тех, кто находится в их власти и полностью зависит от их воли и желания.

Лишь мы, собаки, а также кошки имеем более привилегированное положение: мы являемся младшими партнёрами людей, занимая – каждый в своей стае – пусть и подчинённое, но вполне значимое положение. Вожак – хозяин – приносит еду и заслуживает уважения и первенства уже за одно это, что же касается остальных членов стаи, то здесь всё строго индивидуально. Моя же стая: хозяин и я. И очередная женщина, к которой он почувствовал влечение наподобие того, что заставляет даже самых преданных псов оставлять на время дом и собираться уже в чисто собачьи сообщества, решающие время от времени свои внутренние вопросы.

Но разве может какая-то женщина повлиять на давно сложившийся порядок, освящённый временем: я был, есть и буду вторым в своей стае, и никакие изменения не могут оторвать меня от хозяина, которого я только и люблю и уважаю всей своей душой. Все же прочие должны стоять ниже: им позволено лишь гладить меня и расчёсывать шерсть, свалявшуюся и пропитанную потом и грязью: они делают мне приятно и ублажают меня, и кто же откажется от лишней помощи и сочувствия, сопровождаемого явным почётом и уважением?

Однако совершенно не означает это, что я готов проявлять ответную любезность: конечно, я могу лизнуть руку или повилять вежливо хвостом, выражая осторожную радость, но ждать от меня чего-то большего? Я ведь хорошо вижу, что мой хозяин думает про человека, с которым разговаривает: и лишь природная сдержанность и воспитанность не позволяют мне озвучить тщательно скрываемое. Сталкиваясь с соседом, живущим ниже – что происходит довольно часто во время прогулок – хозяин морщит лицо и отворачивается, и только наглость и настырность соседа заставляют его вступить в разговор. Разумеется, я не в состоянии понять смысл беседы: только совершенно явно речь идёт о не самых приятных вещах, затрагивающих моего хозяина: он старается уйти и отвязаться, но разве можно легко уйти от типа, норовящего схватиться за куртку или пиджак? Он берётся пальцами за лацкан и нагло надвигается, и что остаётся мне делать? Уж тут-то я показываю зубы: подобравшись, я начинаю рычать, сначала тихо, потом наращивая громкость, пока до наглого типа не доходит серьёзность и опасность ситуации: он наконец видит приоткрытую пасть и капающую слюну, и только резкое отступление может помочь ему в такой ситуации, потому что хозяин – единственное, что у меня есть и из-за чего я могу по-настоящему напасть и перегрызть глотку.

К счастью, такого пока не случалось: все возможные противники вовремя останавливаются и дают задний ход, хозяин же не поощряет меня на самые крайние проявления. Самое большее, что я могу себе позволить в его присутствии – разок несильно куснуть возможного агрессора – тут же отступив и приготовившись к защите. Однако ни разу ещё не последовало продолжения: в крайнем случае возникают визг и вопли, и противник кричит и размахивает руками, только сильнее зля и подстёгивая меня, и здесь уж я советуюсь с хозяином, обмениваясь с ним внимательными взглядами.

Так же вот было и сегодня: завершив обход основных меток, мы уже подходили к подъезду, когда неожиданно выскочили два типа и встали на дороге. Я сразу насторожился: чтобы кто-то смел мешать моему хозяину? Когда такое было? Но оглянувшись, я заметил испуг: он не оттолкнул их – как сделал бы по обыкновению – и не прошёл мимо: он напряжённо следил за ними, топчась на месте и не пытаясь даже посоветоваться со мной. Наконец они заговорили: столько наглости и непочтительности по отношению к хозяину мне ещё не доводилось встречать в своей жизни, и даже я сам немного испугался, проникшись тревогой: а кто же они такие? К счастью, недолго продолжалось это: они закончили и отступили, и только тогда мы смогли войти в дом и подняться в квартиру, где жили всё последнее время.

Сразу же начались сборы: сколько раз я переживал уже подобную суету и беготню, неизменно кончавшуюся тем, что вещи укладывались в чемоданы и хозяин вместе с очередной его женщиной относили их в машину, способную вместить немалый груз. Машина, безусловно, является его гордостью и любимой вещью, которой он хвастает перед посторонними – даже наверно больше, чем женщинами, оказавшимися в его власти. Главное же то, что никакая другая машина не в состоянии угнаться за нами: когда мы мчимся по улицам ночного города, то никому лучше даже не пытаться встать у нас на дороге или заняться преследованием. Сколько глупых кошек или крыс оказалось раздавленными или отброшенными на обочину, где и окончилась их ненужная жизнь! Даже люди не могут чувствовать себя в безопасности: неоднократно мы сталкивались с не сознающими своего положения, и что же происходило потом? Визг тормозов, перекошенное от страха лицо и несущиеся нам вдогонку напрасные вопли и междометья, абсолютно не способные повлиять на наше победное движение.

А пока у нас начались очередные сборы: даже я возбудился, глядя на бегающих и суетящихся хозяина и его женщину: они вываливали стопки одежды из шкафов и плотно набивали чемоданы, тут же рассовывая другие, хрупкие предметы вроде посуды или украшений. Во мне что-то взыграло: я схватился за полотенце, выпавшее у хозяина, и принялся играючи возить по полу, но на этот раз никто не поддержал меня: он просто шлёпнул меня и вырвал мягкую надорванную тряпку, так что я отошёл в сторону и всё оставшееся время грустно пролежал у входа, где росла и копилась гора вещей.

Потом они долго таскали их вниз: я уже караулил около машины, отгоняя случайных свидетелей, пока хозяин подтаскивал тяжеленные ёмкости и запихивал в багажник, заполняя все свободные места. Последней оказалась моя личная коробка: любимые игрушки были сложены там вместе с запасами корма и подстилкой, и когда я пристроился рядом с коробкой на заднем сиденье, а хозяин вместе с женщиной сели впереди, мы сразу тронулись с места.

Ехали мы не слишком долго: я не успел даже укачаться от мягкого плавного движения. Это была знакомая гостиница: уже неоднократно мы останавливались в просторных тёплых номерах, пережидая время. Как всегда, мне нацепили поводок и намордник: чтоб не осмелился ни на кого покуситься. Ну разве я опасный? Ведь если я захотел бы, то и в наморднике сумел бы устроить выволочку или просто напугать, так что просто обидно стало. Они ведь себе ничего подобного не вешают – чтобы оградить и обезопаситься, так почему же придумывают для нас не особенно, кстати, защищающие приспособления? Некоторым из людей не помешало бы тоже навешивать путы: но уже не на пасть, а на руки и ноги, не всегда по делу употребляемые. Видел я, видел такое, хотя хозяину, похоже, нравятся подобные зрелища: когда двое лупят друг друга руками и ногами. Хозяин сразу возбуждается и начинает кричать и свистеть, так что даже я заражаюсь неестественным звериным восторгом, вопрос только: зачем всё это? Если бы дело шло о жизни или смерти, или самке, или месте в своей стае – тогда понятно. Однако же самки – склоняющей свою симпатию то в одну сторону, то в другую – здесь не видно, встречаются соперники явно впервые в жизни, так из-за чего же они так яростно колошматят друг друга, не считаясь с элементарными правилами, особенно когда один оказывается на земле, подставляя другому уязвимые места? Любая порядочная собака в такой ситуации даст сопернику возможность унести ноги, жалобно скуля и поджав хвост, а что же делают эти? Тот, кто сильнее, садится на противника и просто лупит его, стараясь изуродовать как можно больше, и всё продолжается до тех пор, пока люди со стороны не предпримут чего-то экстраординарного, оттащив победителя от разбитого неподвижного тела. Мерзкая картинка, вот только хозяину не объяснишь же всех тонкостей нашей психологии, так что приходится просто дружески вилять хвостом, реагируя на резкие эмоциональные перепады.

Или женщины, живущие с хозяином. Очень недолго, как правило, длятся его романы с одной и той же самкой, успешно начинающиеся и с таким грохотом заканчивающиеся: грохотом посуды, разбиваемой о стены и пол вновь снятого жилища. Он ведь постоянно находится в поиске, и удержать его на месте смогла бы только самая сильная и привлекательная: но где же найдёшь такую в мельтешении и беготне, сопровождающих всю нашу жизнь? Да и зачем связывать себя с кем-то одним, если длинным потоком они так и текут одна за другой, завлекая и перебивая его друг у друга? Ему и самому интересно такое долгое плавное движение: возможность сравнивать и выбирать лучшее из имеющегося безусловно украшает жизнь и делает её разнообразной и насыщенной, не давая заскучать и пресытиться. В точности как и у нас! Собачья верность – она ведь по отношению к хозяину, самки же для нас – средство продолжения рода – так что постоянная смена партнёрши лишь способствует широкому охвату и продвижению. И как раз здесь мой хозяин преуспел в наибольшей степени.