Заслуженный гамаковод России - Алексей Иванников

Болтавшиеся на форексе мелкие незначительные суммы абсолютно не могли спасти ситуацию: не больше десятой части всех средств держал я в этом ненадёжном унылом месте, всё не дававшемся в руки и норовившем обнулить и без того мелкие накопления. Случавшиеся уже несколько раз серьёзнейшие просадки могли почти любого довести до неожиданного инфаркта, и только мой большой опыт помогал выбираться из паскуднейших ситуаций. Мой ангел-хранитель всё ещё витал где-то неподалёку за спиной, время от времени выныривая из облаков и вытаскивая меня из попадавшейся местами топкой вязкой трясины. Неожиданные – за пять минут – резкие сливы, хорошо организованные и ярко видные по почерку задёрги и атаки, ничем не оправданные топтания цен в узком коридоре: со всеми этими прелестями мне удавалось разбираться раньше, иногда теряя, но чаще используя резкие сильные движения. И тем трагичнее стал итог: к концу января я пришёл с сократившимся в десять раз депо и абсолютно туманными перспективами дальнейшей жизни и работы, потому что – даже при возобновлении благоприятного для меня тренда – жить на зарабатываемое стало уже практически невозможно.

Что бы вы сделали на моём месте? Да, вот вы: в переднем ряду, с таким уверенным и твёрдым взглядом, позволяющим думать, что в вашей жизни не случалось подобных происшествий. Потому что если бы вам дали такой удар в самое больное уязвимое место, то вы не находились бы сейчас здесь, готовясь узнать секреты трейдерского искусства: только надеющиеся на успех и никогда не получавшие смертельного нокаутирующего удара приходят сюда с великой целью и надеждой на будущее. Но даже в те жуткие дни надежда не бросала меня. У меня оставалась единственная возможность, и я решился на самый последний крайний шаг: я заложил квартиру.

И сразу после этого я воскрес: переведя деньги на счёт, я снова оказался в родной знакомой стихии, у которой выгрызал процент за процентом, стремясь к утраченным спокойствию и благополучию, ещё вчера окружавшим меня и бывшим моей родной средой. Теперь я боролся уже за выживание, соревнуясь с включившимся и громко тикавшим счётчиком, добавлявшим проценты к моему неожиданному долгу, поначалу совсем не так сильно пугавшему меня – всё ведь понеслось вскачь в гору, с которой недавно так внезапно скатилось по крутому склону глубоко вниз, где я совершенно ясно различал дно со всеми его выпуклостями и неровностями. Новая вершина ждала нас совсем близко от случившегося так некстати провала, и, нагрузившись всё теми же – любимейшими! – фишками, я готовился рассчитаться за все прошлые неудачи и прегрешения, когда совершенно новая сила вмешалась и порушила самые светлые планы: случайная простуда – из-за не самого здорового в последнее время образа жизни – переросла сначала в пневмонию, плавно перетёкшую в воспаление лёгких, и когда через три недели – бледный и дрожащий от слабости – я наконец добрался до дома и компьютера, то вряд ли мог уже что-то кардинально исправить.

Обновив исторические максимумы и постояв короткое время на вершине, фишки снова ринулись вниз – на этот раз с достигнутого так не вовремя Эвереста, лишив меня возможности рассчитаться с долгами и загнав в самый глухой тёмный угол. Остававшихся средств мне уже не хватало – и весьма серьёзно! – чтобы рассчитаться за квартиру с учётом накапавших, набежавших как тараканы процентов, продолжавших каждый день обкусывать слабеющую надежду. Поспешные хаотичные спекуляции на грани постоянного провала и крушения продолжали и затягивали агонию: я пытался что-то сделать на сползавшем в пучину рынке, лишённом к тому же многих возможностей и достоинств: случившаяся уже отмена шортов и большинства плечей превратила резвого прежде жеребца в полудохлую мерзкую клячу, выкидывавшую несмотря на убожество постоянные сомнительные коленца. Теперь рынок уподобился полноценному казино: сделанная случайно ставка могла за день принести десяток процентов, посрамив самых лучших аналитиков и прогнозистов, в то время как проверенные годами методики и стратегии кончались полным пшиком или даже уводили в минус, и потеряв за месяц ещё десяток процентов, я по-настоящему запаниковал. Что бы я стал делать, лишившись единственной заработанной ценности – своей собственной квартиры, и куда бы пошёл: с учётом маячивших за спиной прошлых неудач и неприятностей? И тогда я совершил последнюю ошибку: я сделал ставку на форекс.

Летавшие во все стороны света валюты – потеряв почву под ногами и поддавшись общей панике – позволяли самым опытным и удачливым многократно увеличивать обычную норму прибыли: теперь они были королями, пожинавшими плоды долгих скудных дней в играх по мелочам. За неделю теперь удваивали депо, раздевая случайных неопытных дилетантов, к которым, разумеется, я не имел никакого отношения. Однако после недели, проведённой в борьбе со зловредными долларами, йенами и прочими не поддающимися анализу фантиками, я с ужасом обнаружил дикое усыхание счёта: рассыпанный по разным валютам-корзинам, счёт не просматривался чётким ясным контуром, и лишь окончательное избавление от всех посторонних валют дало представление о масштабе наставшей катастрофы.

Вот так я и лишился квартиры: простым будничным днём пришедшие сотрудники банка вынесли мои немногочисленные пожитки на лестничную площадку, лишив меня всяких шансов на отыгрыш и спасение: я ведь не мог подключиться теперь к интернету, единственно возможному для меня способу приобщения к великой мировой затее. Великий трейдер стал бомжом, снимающим на остатки денег жалкую комнатку на окраине города, где даже не слышали о самой возможности всего того, чему я посвятил последние годы жизни. А начавшееся позже недомогание – уже с самым ценным достоянием, моей головой – превратила следующие месяцы в цепь блужданий во мраке с краткими выходами и просветлениями, и немалых трудов стоило мне выбраться обратно к свету…

Кто вы такие? И что вам надо? И что вы хватаете меня за руки? Уберите руки! Я – уборщик?! Ну да: я уборщик… А что я делаю на трибуне в качестве лектора? Пытаюсь рассказать всем желающим – как можно обмануть злую несчастливую судьбу и вырвать у неё кусок счастья, и чтобы доказать, что я гожусь на большее – чем мыть полы или расставлять стулья. И что не случайно я проделал такой сложный и долгий путь, который – когда-нибудь! – трансформируется в новый взлёт, и вы – уберите руки, наконец! – ещё сами будете умолять меня учить трейдерскому искусству, и уже не эта жалкая парта будет моей законной трибуной, а сотни тысяч и миллионы будут слушать и внимать каждому моему слову!

2009

Собака

Я – собака, и должен вести себя как собака, то есть проявлять преданность и послушание по отношению к хозяину, настороженно и напряжённо всматриваясь одновременно в окружающий мир и других людей, умея выделить среди них тех, кто хозяину нравится и с кем у него могут быть даже сверхблизкие отношения (как у меня с болонкой Мартой из соседнего подъезда), и в то же время сдерживая на дистанции всех прочих. Задачи не самые сложные: для такого пса вряд ли может найтись серьёзный соперник среди других собак, когда же речь заходит о посторонних хозяину людях, то одного моего вида бывает обычно достаточно для установления надлежащего порядка: я специально потягиваюсь, делая всего лишь лёгкую гимнастику, и открываю при этом пасть, давая полюбоваться крепким прочным частоколом зубов. В сочетании с гибкостью и силой моего тела обычно это производит впечатление: краешком глаза я наблюдаю, как они меняются в лице и движениях, уже совсем по-другому чувствуя себя в непосредственной близости от столь заметной силы. Хозяину явно нравится такое: нравится ощущать себя сильным и могущественным, способным повлиять на всех на них и в то же время находиться в полной от них независимости. Он не злоупотребляет очевидным преимуществом: сколько раз он мог дать мне команду, которую я с лёгкостью бы выполнил: покусать или прогнать неприятного ему человека или взгреть приблудного жалкого барбоса – что может быть проще! – однако никогда ещё он не давал мне ясных чётких указаний, и иногда я действую на свой страх и риск.

Я ведь не жалкая такса или болонка: эти жирные колбаски на крошечных лапках могут лишь яростно тявкать, в реальном же сражении они абсолютно ни на что не способны. Глядя на них сверху – с высоты настоящей полноценной лайки – можно лишь посочувствовать им и всем их родственникам и предкам: что совершенно не отменяет покровительственного и снисходительного отношения и не мешает при случае дёрнуть за ухо или хвост этакую жирную колбасятину, жалобно визжащую и зовущую хозяина. Я, однако, внимательно отношусь к окружающей обстановке, и при малейших признаках изменения ситуации готов дать дёру: и только они меня и видели.

Главное ведь что: главное – соотношение сил, позволяющее одним – более сильным – диктовать свою волю всем прочим, которым следует признать это и подчиниться. Очевидное правило, не допускающее возражений и исключений: даже люди живут в соответствии с ним, а что уж говорить про тех, кто находится в их власти и полностью зависит от их воли и желания.