Заслуженный гамаковод России - Алексей Иванников

Погрузившись в переживания, я выбежал на тротуар: солнце уже светило ярким летним светом, и появившиеся люди – как и всегда – боязливо обходили меня стороной, торопливо отводя взгляды. Здесь не было собак: обставленная яркими витринами улица явно не предназначалась для регулярных совместных прогулок, и только где-то в глубине дворов слышался глухой сиплый брёх. Несчастный страдалец то ли напрасно облаивал кошку, забравшуюся на недосягаемую высоту, то ли выяснял отношения с кем-то из людей: даже я не слышал намёков на ответное гавканье.

Политая водой и явно вычищенная улица почти не содержала интересных для меня запахов: лишь у фонарного столба слабо пронюхивались давние полустёртые отметины, ряд же шедших дальше мелких столбиков оказался загажен следами многочисленных машин.

А на меня уже посматривали из-за витрин: в открывавшихся магазинах уже ходили вставшие так рано люди, и кто-то даже показал на меня пальцем. Не люблю фамильярности, тем более от посторонних типов, не годящихся хозяину даже в подмётки! Я остановился и посмотрел на наглеца: маленький мальчик радостно указывал на меня высокой взрослой женщине, и женщина что-то говорила и кивала головой, довольно улыбаясь. Вот ещё! Нашлись ещё ценители и поклонники: только ведь помимо наглых дур и лезущих куда не надо мужчин я не люблю ещё и маленьких настырных детей, совершенно не умеющих вести себя со взрослыми сильными собаками.

Они ведь что думают, приходя к нам в гости: будто я – большая мягкая игрушка, которую можно таскать за хвост и завязывать на шее бантики. Вот уж нет: это пускай они кошек таскают, а бантики навешивают пуделькам и терьерчикам, явно не имеющим ничего против. Мне же – помимо дорогого ценного ошейника – подошли бы лишь медали на шею, способные продемонстрировать моё особое отличие. Медалей мне однако ж пока не дают, ну а хозяину как об этом скажешь? У него ведь тоже не имеется ничего такого, хотя равных ему по силе я ещё не встречал. Но он, наверно, просто не обращает на такие вещи внимания, предпочитая твёрдые надёжные признаки могущества ярким дешёвым погремушкам.

У людей же яркие погремушки далеко не всегда согласуются с высоким статусом и положением: встречавшиеся нам неоднократно обладатели больших коллекций, брякавших на груди, почти всегда производили убогое жалкое впечатление, явно не отличаясь силой и достоинством. Таких даже кусать не хочется: стоит лишь рыкнуть на них, и дальше они уже сами уступают нам дорогу и уносят подальше свои напрасные коллекции, не путаясь больше под ногами у подлинных настоящих хозяев жизни.

Но ещё большее отвращение вызывают у нас с хозяином тощие невзрачные мужички, называемые пролетариями. Когда такой идёт по улице, слегка пошатываясь и распространяя вокруг тошнотворные запахи, то как должна реагировать настоящая полноценная собака, а тем более такая высокопоставленная как я? Глухое рычание, явно выраженная неприязнь, становящаяся ещё больше, если он реагирует и приближается, орошая вонючим дыханием пространство поблизости. Но иногда наглость переходит последнюю границу, и он наклоняется, стараясь потрепать по шее и голове. И здесь уж я точно не выдерживаю: стремительный бросок, недоумевающий тупой взгляд, и наглец уже орёт на всю улицу, воздевая к небу якобы укушенный палец.

С такими хозяин быстро разбирается: пара резких фраз, не допускающая возражений мимика, подкрепляемая моим пристальным взглядом, и только что возникавший тип поспешно уходит прочь, предпочитая не связываться. Несколько сложнее бывает, когда противник не один: два или три наглеца подступают совсем близко и начинают угрожающе размахивать руками, зля и раздражая меня. Но для таких у хозяина всегда наготове несколько приёмчиков, изученных и освоенных благодаря любимому развлечению, жестокому и кровавому.

Удар ногой в живот почти всегда прекращает сопротивление нападавшего, если же агрессор оказывается совсем близко, то в ход идут уже руки. Подлинного уважения заслуживает умение хозяина создать с помощью рук непреодолимый барьер, сквозь который не способен пробиться ни один агрессор: ничтожный тип жалко мельтешит, пытаясь достать голову или тело, и в конце концов получает несколько быстрых ударов, от которых не способен увернуться.

Если же нападающих несколько: то здесь уж нам приходится нелегко. Главное тогда вырваться из плотного кольца, сжимающегося вокруг и стремящегося уничтожить, и здесь уж все средства становятся подходящими.

На такой случай у хозяина есть пистолет, всегда сопровождающий его в деловых поездках по городу. Ещё ни разу, правда, ему не пришлось применять его на деле: одного лишь вида в сочетании с громким голосом бывает достаточно, чтобы отпугнуть агрессоров. Так что пока лишь на консервных банках тренируется он в свободное от беготни по городу время. Глухой лес далеко за кольцевой дорогой, знакомые лесники, всегда готовые предоставить ночлег и укрытие, а после занятий на уютном стрельбище – пробежки по лесу в поисках следов незнакомых или редко встречаемых зверей или птиц: что ещё мне нужно для полного счастья! В конце же вечера – горячий душистый шашлык, перебивающий все остальные запахи и способный довести меня до заворота кишок: от обилия глотаемых и почти не разжёвываемых кусков, бросаемых мне как награду за послушание и хорошее поведение.

Однако место, куда я забрёл в это утро, совершенно никак не напоминало густой далёкий лес: вылизанная чистая улица содержала ароматы пищи и запахи многих людей, ходивших тут многие дни до того. Следов же собак тут почти не встречалось: лишь домашние псы с ошейниками и на поводках могли сопровождать здесь своих хозяев, дворовых же беспородных бродяг такие места явно не ждали с распростёртыми объятиями. Взглянув вдоль улицы, я почувствовал опасность: неизвестные мне люди в одинаковой форме стояли рядом с небольшим фургоном и приглядывались к происходящему рядом со мной. Я удивлённо оглянулся: ничего особо интересного у меня за спиной не происходило, лишь несколько человек двигались сейчас по улице в ту и другую сторону, ничем особым не выделяясь на общем сером фоне. Значит они смотрели на меня? Совершенно не собирался я сейчас оказываться в центре внимания, тем более что одним только интересом их поведение явно не объяснялось: подозрительный фургон напоминал что-то уже виденное и вызывавшее не лучшие ассоциации. Где-то я видел такой же зелёный кузов, и невнятный узор на блестящих машинных плоскостях, и хмурые мерзкие рожи, что-то делавшие в скрытом от меня за машиной пространстве. Наконец они вышли: палка с петлёй на конце в руках одного и скрываемая за спиной сетка в руках другого сразу пробудили меня: навстречу мне медленно и осторожно шли теперь два опаснейших для любой собаки человека, наше проклятье и кошмар: ловцы бродячих животных.

Нельзя сказать, чтобы я переполошился: слишком много чести было бы жалким мужланам и выродкам! Однако теперь мне стоило подумать о собственной безопасности: неоднократно виденные сцены охоты на бродячих собак и кошек оставляли жуткий осадок, дополняемый ужасом от того концлагеря, которым становился фургон, гавкая и завывая на все голоса. Низкие голоса громадных овчарок сливались там с пронзительными тенорами основного двортерьерского контингента, и над всем безумием стонали дискантом высокие голоса мелких шавок, попавших сдуру в расставленные охотниками сети и ловушки.

Можно себе представить, каково было находиться в такой компании кошкам и котам, также не сумевшим отвертеться и сделать вовремя ноги: в увиденном мною однажды открытом фургоне они помещались в узких клетках сверху, буквально всеми органами ощущая присутствие под собой мятущегося собачьего сообщества. Являясь и без того тупыми, но зато чувствительными тварями, они окончательно теряли там голову, подстёгивая и нежданных соседей, и самих себя истошными шипящими воплями, и такой вот бедлам на колёсах находился теперь в непосредственной близости, а его мерзкие служители явно нацеливались на меня, обмениваясь друг с другом неясными знаками и сигналами.

Уже не скрываясь, шли они прямо в мою сторону, явно не подозревая, что я уже всё понял и готов постоять за себя, независимо от врагов и грозящих опасностей, но в данном случае я просто благоразумно решил удрать. Абсолютно нет ничего обидного в поспешном скоропостижном бегстве в ситуации, когда нет выбора. Я, конечно, куснул бы их несколько раз, за что удостоился бы лишних тумаков и затрещин, но кто смог бы избежать в такой ситуации попадания в фургон, идущий в неизвестном направлении и готовящий всем попавшим туда тёмную неизвестную судьбу? Я быстро оглянулся: других явных угроз и препятствий вокруг не оставалось, и я припустил по улице туда же, откуда и пришёл сюда. У перекрёстка я оглянулся: разочарованные душегубы стояли и что-то обсуждали, больше не обращая на меня внимания. Какой им было смысл гоняться за одной – причём злой и умной – собакой, если целые стаи привольно бегали сейчас по территории всего города, создавая угрозу для других собак, а заодно и людей: и уж я-то как раз мог понять нужность таких специалистов. Ведь только дай голодранцам почувствовать власть: и обернуться не успеешь, а они уже тащат из миски любимую кость, в то время как другие осаждают любимую сучку, просто не способную отбиться от многочисленных наглых домогательств.