Охота на сопках Маньчжурии - Владислав Юрьевич Морозов

Спорить с ним господа офицеры, разумеется, не стали. Видимо, как и я, понимали, что подобное обычно выходит себе дороже, тем более что всё, что могло, уже и так случилось.

Мы вернулись на жёсткое сиденье брички. Ни в неё, ни в лошадок ни одна японская пуля, слава богу, не попала.

Митрич развернулся, зычно крикнул своим коняшкам традиционное:

– Н-но!

И мы поехали.

Приключение, можно сказать, закончилось, но наше возвращение оказалось довольно долгим и хлопотным.

Сначала нас, против ожидания, тормознули на уже знакомом посту с будкой и шлагбаумом, где теперь бдели десяток явно разбуженных по тревоге вооружённых пехотинцев (спросонья солдатики откровенно позёвывали и по поводу и без повода бряцали винтовками) во главе с подпрапорщиком.

Крестьянского вида подпрапорщик довольно долго выспрашивал у нашего дорогого капитана подробности на тему, кто мы, куда едем и откуда (они здесь слышали оружейную стрельбу впереди и явно занервничали, тем более что телефона у них не было), потом послали куда-то вестового с запиской, а когда гонец возвратился, подпрапорщик ещё довольно долго просил Брдыч-Муранского, читавшего при свете керосинового фонаря принесённую записку, непременно куда-то заехать, потому что это, дескать, чьё-то там строгое распоряжение. Пока тянулась вся эта бодяга, Зиновьев нагло задремал, а небо начало медленно светлеть. Ну и ночка…

Наконец суровые стражи ближних подступов к дальневосточной цитадели пропустили нас. Но поехали мы опять куда-то не туда.

Сначала немного попетляли по тёмным городским улицам, затем остановились у какого-то казённого одноэтажного здания с сонным часовым у входа. Брдыч-Муранский слез с брички, приказав Митричу ждать его, и вошёл в здание, где пропал на довольно долгое время. Его не было, наверное, больше часа – похоже, он действительно кому-то докладывал о своих неожиданных ночных подвигах. Может, устно, а может, и рапорт писал, практически в стиле А. С. Пушкина – при свечах, гусиным пером…

Потом он наконец вышел (грустным или озадаченным Брдыч-Муранский при этом не выглядел), и мы медленно поехали дальше. Уже по пути господин капитан неожиданно объявил, что как-то вдруг передумал ехать к себе на квартиру.

На вопрос сразу же проснувшегося Зиновьева «А куда тогда?» тот с мечтательной интонацией ответил, что намерен срочно поправить пошатнувшиеся нервы у какой-то их общей знакомой, которую он назвал Нинон. Ну да, после ратной страды непременно нужен домашний уют, коньяк и женская ласка, особенно если господин офицер неженатый. Флотский лейтенант на это только понимающе заулыбался – всё с ними на сегодня было ясно…

В общем, после того как наше средство передвижения ещё немного углубилось в город, нас с Зиновьевым высадили на перекрёстке каких-то уже казавшихся мне смутно знакомыми улиц.

Бричка с Брдыч-Муранским скрылась за углом, а мы с лейтенантом потопали, как я понял, к нам на квартиру.

Солнце ещё не взошло, когда мы подходили к знакомому дому на улице Трактовой, где ещё до моего появления здесь квартировал Зиновьев, и услышали позади себя странный звук приближающегося транспортного средства.

Обернувшись, я увидел, что это всего лишь рикша. Местный вид транспорта, предельно экзотический для России, но привычный для Азии, где каждый традиционно зарабатывает на жизнь как может. Мелкий, очень сильно загорелый китаец в чёрной наголовной повязке, сероватой рубахе и широких штанах, энергично топча немощёную улицу войлочными галошами (или как у них правильно называлась такая обувь?), тянул за собой за соединённые перемычкой «оглобли» узкую и открытую одноосную тележку на деревянных спицованных колёсах типа тележных. На пассажирском сиденье за его спиной маячил некто в белом мундире и фуражке.

Когда рикша почти поравнялся с нами, из тележки действительно выскочил офицер, в котором я с некоторым удивлением признал подпоручика Майского, который буркнул возчику что-то на ломаном китайском. Если верить моему «адаптеру», он приказал рикше стоять и ждать, что тот и сделал.

Интересно, с чего это он вдруг осчастливил нас своим появлением в столь неурочный и ранний час? С какой такой стати? Или о нашей героической ночной перестрелке в городе уже знает практически каждая собака? Н-да, если секретность у них здесь действительно на подобном первобытном уровне, удивительно, что Порт-Артур не сдали намного раньше. Или всё-таки он явился по какому-то другому поводу?

Ещё до того как подпоручик открыл рот, было видно, что он не вполне протрезвел от вчерашних именин и при этом выглядел каким-то слишком напуганным. Неужели и его тоже наказали за наши ночные художества?

– Вы где были? – первым делом осведомился Майский вместо традиционного «здравствуйте».

Очень хотелось ответить ему коротко и в рифму, как принято у нас, но здесь лейтенант меня опередил.

– Да давеча что-то нашло на нашего Александра Ксаверьевича, и мы – прямо с именин – поехали на передовую, хотели господину журналисту показать, как у нас здесь нынче воюют, а там такое… – отмахнулся Зиновьев и тут же уточнил: – А ты-то как здесь?

Надо же, оказывается, Брдыч-Муранский ещё и Ксаверьевич. Какой-нибудь пшек или полупшек?

– Представляешь, какая незадача: наш досточтимый барон дал дуба! – выпалил Майский растерянным и в то же время удивлённо-похоронным тоном. Было видно, что ему прямо-таки не терпелось поделиться с нами этой печальной новостью.

В первый момент я даже и не въехал – о каком таком бароне вообще речь? А потом до меня дошло, и стало не то чтобы страшно, но точно как-то неуютно…

– То есть как? – вполне искренне изумился лейтенант Зиновьев.

– А вот так. Вчера после нашего утреннего разговора в дежурке он, как ты помнишь, направился к себе на квартиру. Денщик и кухарка говорят: как пришёл, сел в комнате и не выходит. Ну сначала денщик не обратил внимания, мало ли, на известного нам Пыхте-Скебиносса иногда, бывало, накатывало, особенно если он, скажем, перебрал накануне или в карты проигрался… Разный там английский сплин иль русская хандра… В общем, прислуга до самого вечера на это внимания не обращала… А уже под утро денщик думает: господину барону же на службу надо, а он не выходил! Даже до ветру! Ну разбудил кухарку, сунулись к нему в спальню – а господин барон сидит на кровати как был – в сапогах и при полной форме, он, когда пришёл, даже и раздеться-то не успел. Мёртвый…

– Это точно? – ещё больше изумился Зиновьев.

– Точнее некуда. Уже холодный был. Мертвее мёртвого. Ну позвали здешнего доктора Колотилина, ты его должен знать. Тот приехал, посмотрел-пощупал и мог лишь констатировать смерть. Сказал, что это вроде как приступ грудной жабы. Притом что наш барон был молод, здоров как бык