Охота на сопках Маньчжурии - Владислав Юрьевич Морозов

и никогда до этого на сердце не жаловался! Никто ничего не понимает! Я подумал, может, вы что-то знаете?

– Да я же тебе сказал: мы прямиком с Аринушкиных именин отправились в сторону передовой! И мы с господином журналистом барона с прошлого утра не видели, ровно с того самого момента! И кстати, незадолго перед тем, за картами у Шлератта, он и выпил-то всего пару рюмок сухого и был вполне себе бодр и весел! Ты смотри… Горе-то какое… – высказался Зиновьев.

Как мне показалось, вполне искренне.

– Вон, значит, как…

Подпоручик был всё так же растерян. Возможно, он полагал, что мы каким-то образом уже в курсе или можем хоть что-то знать о недугах покойного барона.

Честно сказать, ребята, я тоже слегка охренел, услышав всё это. Выходит, «наниматели из будущего» нисколько не наврали и хитрая «защита от дурака» этого лжепистолетика действительно сработала. Экая интересная оказалась игрушечка, руку постороннему не оторвала, но убила того, кому было не положено её касаться, чисто и, что называется, с гарантией…

Получается, что женералю Анатолю Стесселю про меня теперь никто не доложит. Хорошо это или плохо – даже и не знаю. Учитывая, что события начинали помаленьку ускоряться, тратить время на разный официоз вроде вручения рекомендательных писем или распивания чаёв и спиртных напитков с сопутствующим пением под гитару, возможно, действительно не стоило…

– Ладно, если что вдруг узнаю – найду вас, – обнадёжил нас Майский и полез обратно в узкую тележку рикши. С тем и уехал, только засверкали пыльные стоптанные подошвы восточного человека, не вполне полноценно заменяющего собой лошадь.

Мы зашли в квартиру. Первым делом Зиновьев поднял своего Петьку, тот сразу начал ворчать что-то насчёт нецелесообразности и непотребности побудки в такую рань.

Ложиться спать смысла уже не было. Мы с лейтенантом разделись и умылись. Едва тёплая вода, которую принёс в тазу не вполне проснувшийся денщик, была явно из самовара. Чувствовалось, что вечером в наше отсутствие он здесь гонял чаи в комфортной обстановке, и надо было посмотреть ранец – вдруг он успел чего-нибудь ненавязчиво скоммуниздить? Зиновьев побрился опасной бритвой, а я – входившей в мою экипировку безопасной имитацией жилеттовского изделия (научить современного человека бриться раскладным «клинком», который надо править на ремне, – отдельная, донельзя сложная, задача, и я технику этого дела за время всех своих прошлых скитаний так до конца и не освоил). Лейтенант посмотрел на мою бритву с интересом, но, поскольку безопасные бритвы здесь уже были вполне себе в ходу, ничего не спросил.

Затем мы попили чаю той же минимальной умывальной теплоты и съели по ломтю подсохшего серого хлеба с маслом. Очень ранний завтрак тем, что бог послал. Учитывая, что сами они здесь ничего не готовили, а, к примеру, самовар для подогревания кипятка явно надо было долго растапливать (или, как тогда ещё говорили, разводить), и это было практически за счастье.

– Я на службу, – объявил лейтенант. – А что намерены делать вы?

– Наверное, прогуляюсь. Я надеюсь, патрули меня не остановят?

– В городе – нет. Самое главное – не заходите в те места, где на входе стоят посты и вооружённая охрана. Но если что – смело ссылайтесь на меня.

Чувствовалось, что у моряков здесь, как обычно, «своя правда и свои калибры»…

Разумеется, в это утро я нацеливался прямиком на «лежбище» клиента. Чего, спрашивается, было с этим тянуть? Как философски рассуждали советские зэки, раньше сядешь – раньше выйдешь…

Мне переодеваться особого смысла не было, и я ограничился лёгкой чисткой слегка запылившихся кителя и брюк найденной в сенях платяной щёткой. И, пока Зиновьев натягивал на себя свежие кальсоны, а также чистые сорочку и китель, автоматика предупредила меня, что возле нашего дома вдруг объявился некий «объект мужского пола», весивший 77 кило с граммами, но без признаков наличия какого-либо оружия. Он просто стоял за углом, в точке, откуда хорошо просматривалось крыльцо нашего дома, и уходить, похоже, не собирался. Учитывая, что был седьмой час утра, принять его за бесцельно гуляющего пейзанина (если только это не какой-нибудь недоперепивший накануне пьянчужка) было сложно, а значит, он здесь не просто так…

Для начала я вернулся в комнату и сделал вид, что ищу что-то нужное в своём в ранце. Кстати, беглая проверка показала, что Петька в него, похоже, не лазил. Денщик, которого отучили тырить всё, что плохо лежит, – факт отрадный. С житейской точки зрения это не такое уж частое явление. Хотя как знать…

В общем, я постарался замешкаться, дабы задержать собственный выход из дома. Мне прямо-таки позарез надо было, чтобы лейтенант вышел на улицу первым.

Проблем с этим не последовало. Зиновьев приказал своему слуге доставить нам на обед «что-нибудь повкуснее», сердечно распрощался со мной и отправился прямиком на свежий воздух.

Денщик Петька немедленно исчез в своём закутке за занавеской, где и затих. Похоже, он вознамерился тупо досмотреть прерванные нашим приходом сны.

Едва лейтенант оказался на крыльце, я метнулся в сени и встал за косяком, придержав входную дверь носком своего хитрого ботинка. Теперь надо было понять: если это реально «хвост», то за кем он приставлен? За ним или за мной?

Оказалось, всё-таки за ним.

С некоторым облегчением я увидел в проём не закрытой до конца двери, как за белым кителем идущего по улице куда-то в сторону порта и гавани Зиновьева двинулся тот самый таившийся до этого за углом неизвестный. Причём делал он это вполне грамотно, выдержав приличную дистанцию.

В сторону крыльца сей мутный тип даже не посмотрел, зато я успел немного рассмотреть его. Коренастый, нестарый (не поймёшь – тридцать ему или, скажем, под пятьдесят) усатый перец в светлой косоворотке с каким-то цветочным рисуночком, чёрных штанах в тонкую полоску, заправленных в смазные сапоги, тёмном лапсердаке и надвинутом на самые брови чёрном картузе с лаковым козырьком.

То есть внешность типичного мастерового или, скажем, приказчика, которых здесь должно быть немало. Но это если особо не присматриваться, поскольку лично я всё-таки уловил некоторые «нюансы». «Хвост» был одет уж слишком чисто для пролетария, сапоги практически новые, пиджак явно маловат, а картуз, наоборот, великоват. Короче, делайте со мной что хотите, но, по-моему, это был типичный переодетый жандарм – филёр в штатском, сотрудник третьего отделения или, как писали в советских детских книжках о дореволюционных подпольщиках, «агент царской охранки».

Хотя это мог быть вовсе и не жандарм, а, скажем, штатный топотун из местной контрразведки. Правда, здесь возникало одно маленькое «но»: никаких вменяемых сведений о сколько-нибудь успешной и