Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

class="p1">Попросили сказать слово самого дряхлого старика, как выяснилось, старейшину. Изможденный, задыхающийся, он говорил так тихо, что и непонятно было, как он мог удержать в руках кетмень… А Сергей Карлович, утирая пот белоснежным платком с пунцового лба, пригрозил:

— Не желают работать. А мы их нагаечкой! Нагаечкой!

— Поостерегитесь! Забыли: когда народ в горе…

— Не пугайте, доктор. Мы ученые…

Но вот старик заговорил, и в словах его была сила и гордость.

— Сыновья! Братья! Помните! Человек добывает пропитание трудом. Мы, жители гор, любим труд. От труда мы отдаем часть его величеству эмиру. Законную часть! То, что остается, мы берем себе и своим детям.

Его речь поддерживали одобрительными возгласами:

— Бале! Ладно!

Кагарбеку речь старца не нравилась. Он насупил свои грозные брови. Сергей Карлович, почувствовав свое бессилие, сник. Что он мог поделать даже с помощью бека и десятка его нукеров с возмущенными рабочими, число которых доходило до трех сотен?

Опять заговорил старик:

— Но я спрашиваю себя: «Ахмад», — все вы знаете, что меня зовут Ахмад Архар, Ахмад Горный Козел. И правильно зовут: кто прыгает по скалам лучше меня, Ахмада-Козла? — Все слушали, раскрыв рты и приставив рупором ладони к ушам. — Я, Ахмад, спрашиваю себя — вот вечные горы, вот снег на вершинах гор. Вот потоки мчатся с гор. Нас не станет, а горы все будут стоять. Зачем же вылезать из своей шкуры? Чтобы пришлые ференги, вот такие, как он, — и Ахмад ткнул рукой прямо в красное, распаренное лицо Мерлина, — напихивали брюхо нашим хлебом, а мы с детьми наполняли желудки жареной водой.

Он даже угрожающе поднял посох. И Кагарбек, и Сергей Карлович инстинктивно вжали головы в плечи, подняли руки, защищая лицо от суковатого посоха.

— Вот они! Смотрите на них. И мы скажем. Все скажем! В один голос скажем. Не хотим, не желаем мы копать землю для этого ференга, живущего в шелковом шатре, жрущего каждодневно плов и сладости. Пусть убирается! А ты, мусульманин, Кагарбек. Тебя пресветлый эмир поставил над нами. Так правь по шариату и адату!

Растерянность овладела Кагарбеком. Он испуганно озирался.

«Правильно говорят, что он трус», — думал доктор. И он решил вмешаться.

— Господин бек, прикажите вашим полицейским отпустить народ. Пусть народ идет в Каратаг и поможет тем, кому можно еще помочь, и похоронит согласно мусульманскому обряду умерших.

И, приложив ладони ко рту, доктор распорядился:

— Эй, люди, господин бек дает вам «рухсат!» Поблагодарите же хакима Кагарбека за милость и идите к своим домам. Вы свободны.

Толпа схлынула. Через минуту вокруг серого камня стало пусто.

Один старейшина не ушел и все продолжал говорить:

— Горечь полыни на губах. Глуп я, Ахмад, как горный козел… Не знал я, оказывается, что аллах богат. Повелевает бедным любить труд на богатых. Помогите, таксыр, старому, немощному козлу сойти с Камня Совета, дабы и мы смогли своими слабыми, старческими ногами добрести до Каратага. Увы, не дай бог и мне придется сегодня хоронить моих внуков и внучек.

А Сергей Карлович сказал доктору:

— Я в восторге от вашего альтруизма, доктор. Но кто оплатит нам убытки? Уж не господин ли туркестанский генерал-губернатор?

Доктор не нашел нужным отвечать Он знал Сергея Карловича давно и еще раз убедился в том, что он просто негодяй.

Только теперь Иван Петрович разглядел в далекой дымке Сурханской поймы кучку белых палаток и два флага, развевающихся на высоких мачтах. Кой черт! Один флаг Соединенных Штатов, другой — французский. О, чтоб их! И где? В Бухарском эмирате. До чего доходит наглость!

— А вас, господин хаким Кагарбек, я прошу: соберите по всей долине людей. Чтобы тысяча человек с лопатами, кетменями и носилками прибыли на руины Каратага. И чтобы ни один человек, живой или мертвый, не остался под развалинами. Разошлите по кишлакам ваших нукеров, и пусть передадут этот приказ.

То ли властный тон доктора, то ли пережитый испуг сказались. Но уже через минуту стражники пылили по дорогам на восток, в сторону Регара и Гиссара, на юг в долины Баба-тага, на запад — в Шурчи и Байсун скликать народ.

— А вас, господин доктор, равный мудростью самому Лукмону-хакиму, разрешите пригласить проехать с нами. Уже близится полдень. Не пора ли откушать?

Приглашая доктора, Кагарбек показывал, что вынужден подчиниться, хотя и не считает, что какие-то там каратагцы заслуживают беспокойства великих мира сего, вроде генерал-губернатора Туркестана.

А старики шли по дороге и нараспев повторяли:

— Вечно наш бек вызывал своим покорством гнев эмира. Наказали его силы небес и преисподней. Был Каратаг, город богатый и изобильный во владении бека, а теперь остались камни и могилы. Где твое могущество, господин бек?

— Едем, господин доктор! Пожалуйте, — в свою очередь твердил бек. — Поедем отдохнем. Уже время дастархана.

Но доктор думал о другом.

Он направил коня в Черное ущелье. Кагарбек едва поспевал за ним. Тем не менее пытался рассуждать:

— Всемилостивый даровал власть над стадом. Мы, хакимы, хозяева воды и земли. Никто при нас не смеет сказать: «Это мое». Мы решаем, что «мамляк» — государственное, что можно отдать черной кости в частное владение, кому определить землю в «халис», то есть освободить от налога. Ну, «халис» получают благородные арбобы — помещики, а все черноногие по-прежнему будут платить десятину. Ну, кто ворчит или недоволен, у того с десяти батманов и по два-три можно взять. Не сетуй на судьбу! Не гневи бога! Хэ-хэ! И все послушны, и все довольны. И мы довольны. Порядок у нас! Аллах велик! Вот каратагцы прогневали господина эмира. Видали, господин доктор, что получается. Вздорный народ, бунтовщики. Сквозь землю провалиться им!

Он смолк было, почувствовав боль в пятках. Воинственно взмахнув камчой, гулко ударил ею коня так, что тот заметался под своим тяжелым всадником, норовя стряхнуть его на землю. Но Кагарбек, природный наездник, прочно сидел в седле.

— И ничего они не достигли. Покарал безобразников аллах. Мало, видно, мы их прижимали. У нас на площади перед каратагской мечетью всегда стоит виселица. Надо было — две виселицы.

Он никак не мог успокоиться. Но расстройство его не имело ничего общего с человеколюбием и состраданием:

— Проклятие каратагцам! Заслужили! А куда же мы теперь поедем отдыхать во время зноя и жары, на месяц чилля?

Выяснилось, что Кагарбек на летние месяцы всем дворам выезжал из душного, насыщенного испарениями, полного комаров Гиссара в освежаемый ледяной многоводной речкой Каратаг, где имел тенистый сад и виноградник. Город Каратаг не знал ни комаров, ни малярии, в то время как в окруженном болотами и рисовыми полями, тонущем в ядовитой сырости Гиссаре