Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская

Робик оглядывает Генриха.

– Ты ждешь женщину? Я некстати?

– Нет, ты, пожалуй, как раз кстати. Только сигару выкинь. – Забирает у Робика водку. – Цветочки оставь себе.

Робик продолжает дымить сигарой, идет в комнату, плюхается в кресло, оглядывает стол.

– Поесть у тебя, конечно, нечего?

Пыхтя сигарой встает, идет на кухню.

А Генрих, как может, накрывает на стол: берет из серванта стаканы, открывает водку, наливает. И кричит Робику:

– Ты же хотел, чтоб я не пил и не ел. Чтоб я похудел на полтонны и сделал стойку на указательном пальце.

Робик возвращается из кухни с хлебом, сыром, фруктами.

– Да, Генрих, да. И твердо стоял на двух ногах. Да, да, да. Но ведь ты уже все равно пьян. Кроме того, у тебя есть повод напиться. – Он достает из кармана газету, бросает Генриху. – Ну и последнее. Я хочу, чтоб ты не выпил, а надрался. Чтоб тебе полгода было тошно вспомнить о водке. Чтоб ты испытал отвращение к себе. Чтоб ты понял, что вся чепуха, которую про тебя написали, – чистая правда. Чтоб ты разозлился не на меня и не на Петьку Назарова, а на себя.

– А… Так это Петя…

– Кто же еще. Пе Назаридзе.

Генрих читает газету, грызет яблоко.

– Давно его видел?

Робик дымит сигарой, испытующе смотрит на Генриха.

– Вчера.

– Так это ваше совместное детище?.. – Генрих читает газету. – Вон что…

Робик уклончиво:

– Ну, я бы написал получше.

– Но это же точно твой стиль: «В погоне за длинным рублем наш талантливый артист исколесил полстраны…» И еще: «Тысячные гонорары не добавили ему таланта и трудолюбия…» Ах ты свинья! А это-то!

Хохочет, тычет пальцем в газету.

Робик надевает очки.

– Что там такое? Ну что ты ржешь? – Он читает газету вслух и с подобающим выражением: «Все мы любим нашего Гено, уважаем его способности, вот потому-то и нельзя не упомянуть о последнем скандальном инциденте, происшедшем вчера в Павлодаре на концерте артиста…» Что тут смешного?

– Ты просто сволочь. Ты звонил в Павлодар, все выведал и рассказал Пете, чтоб Петя прочистил мне мозги. Скажешь, нет? И название твое. «Клоуны тоже плачут». Это ж твой любимый сериал!

Генрих берет стакан с водкой, отставив мизинец, ровняет локоть с плечом.

– Ну, как говорят в России, будь! – Выпивает. – Что ты на меня смотришь? Ты понимаешь, что это подло? Нет?.. Что молчишь?

Робик жует.

– Жду, когда ты сбросишь пар.

– Ты принес мне тысячи, которые я огреб? Или мне их потребовать с Пети? Мне надо было набить морду тебе, а не пьяному засранцу в зале.

– Да, конечно, ты был рыцарем и защищал даму! Дама была нетрезва. Но и ты был пьян, а главное – ты упал, когда её хахаль дал тебе в коленку. В таких случаях надо хотя бы не падать. Главное – остаться на ногах.

Генрих вспоминает о колене, рассматривает его. Робик присоединяется к нему, горестно вздыхает:

– Ох, еще немного, и тебе пришлось бы остаток жизни ходить исключительно на руках. Так не больно? А так?

– Больно.

– Ты мне не нравишься, Генрих. Ты почти не злишься. Что с тобой?..

– «Мама, мама, я смертельно болен, у меня пожар сердца».

Наливает себе водку, выпивает.

– Эй, эй, Генрих, послушай, я пришел специально, чтобы ты не пил один. – Пьёт и закусывает. Засовывает в рот подряд сливы, хлеб, сыр, плюет косточки, все это с чмоканьем и сопением.

Генрих морщится, как от боли.

– Ради бога, хотя бы не чавкай!

– Мне уйти?

Генрих встает, берет со стола газету со статьей о себе. На первой странице толпа у Дома Правительства, флаги, флаги, флаги… Масхар мрачно разглядывает своего импресарио.

– Послушай, Робик, мы никому не нужны.

Робик такого не ожидал и обижен.

– Как это – МЫ, почему это МЫ?

– Хорошо, Я, Я! Я никому не нужен. Но ведь если я не нужен, то и ты не нужен.

– Ну, допустим… А с чего ты это взял?

– Ты что, не видишь? Они же все сошли с ума. Наливай. – Робик наливает водку. – Они решили, что если они всё поменяют местами, то мир действительно изменится. Больно умные. И еще они думают, что стрелять из настоящих автоматов настоящими пулями, стрелять в живого человека – можно! А ведь Бог – не велит. Своего Бога совсем забыли. – Генрих горестно морщит белое чумазое лицо, он очень пьян и хочет еще выпить. – За дураков!

Пьет. И продолжает.

– Боже мой, Робик, как я люблю дураков!.. Вокруг моего квартала по ночам бегают дураки с фонариками. Это совы.

– Кто-кто?

– Совы. Не спят по ночам, они так устроены. И бегают. Чтоб под утро наконец-то уснуть. Они абсолютно никого не хотят убивать. А есть еще жаворонки. Они начинают в пять утра, когда совы засыпают. Я их обожаю. Они бы меня поняли.

– Почему?

– Потому что я тоже дурак. Если б они пришли на мой концерт, они бы плакали от счастья. Но они бегают. И все они старики. А эти, новые, умные… Они… чудовища. Они думают, что можно приставить автомат к моей пояснице. Что это – смешно. Знаешь, я никогда не имел такого успеха, как в этот раз в Павлодаре. Когда у меня потекла кровь из носа, зал завопил от восторга. А если б меня убили – это был бы триумф. Наливай.

Робик наливает. И спрашивает:

– Что же мне делать, Генрих?

– Вылетать в трубу, мой милый!.. – Берёт стакан. – Нет. – Ставит стакан. – Тебе надо открыть школу гладиаторов.

– Хорошая мысль. А тебе? Тебе что?

– Стать гладиатором. – Берет стакан. – Нет. – Снова ставит стакан. – Нет. Нет. Мне нужна Мария. Только Мария.

Робика словно осенило:

– А-а-а-а-а!.. Так это всё из-за той русской девчушки? Ну, ты даешь! Из-за Марии… В твои-то годы… Вообще-то она хороша. Она мне понравилась. А я ей нет. Еще бы! Я твой эксплуататор. А на самом деле я – твое второе «я». Альтер эго. Тебе без меня нельзя. Конечно, я тоже должен как-то жить. Потому я и забочусь о тебе. Скажи, а почему ты не заботишься обо мне?

– Ты заботишься за двоих. Я вообще не умею заботиться.

– Вот-вот-вот… Не умеешь.

– Может, потому она и ушла?!

Эта мысль впервые приходит Генриху в голову.

– Я не умею заботиться!.. – Начинает хромая ходить по комнате, его пошатывает, он опрокидывает цветы. – Я умею только любить. А ведь она – одинокая женщина в чужом городе. У нее однажды болел зуб. Я ее очень жалел. У меня даже у самого заболел зуб. Но где же я возьму зубного врача? Да я и не подумал!

– Ну и как?

– Что – как?

– Ей вырвали зуб? Знаешь, у меня есть один доктор…

– Не знаю. Я вообще ничего о ней не знаю.

– А тебе вырвали?

– Нет, сам прошел.

– Где она жила?

– У тетки. Она называла ее мамида. Скажет: «Я живу у мамиды»… И махнет вот так рукой.

– За Домом Правительства, что ли?

– Похоже. Я ни разу не провожал ее до дому.

– Ну ты и