Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да. Очень!
– Она тебе говорила? Или ты сам догадался?
Генрих смотрит невесть куда и улыбается как идиот:
– Сам.
Робик наливает водку по стаканам.
– Ну, если она тебя любит, она вернется. Выпьем за это. Однажды раздастся звонок в дверь, и она войдет как ни в чем не бывало.
Пьют.
Раздается звонок в дверь.
Робик напуган. Он пуглив и не любит совпадений.
– Это она!
Надежда вмиг сменяется у Генриха апатией.
– Нет. У нее же есть ключ.
Проходит несколько секунд. И становится слышно, как в скважине поворачивается ключ. Генрих и Робик встают.
Входит Ия.
Она очень мила и красива. Робик сражен.
– Ия… – Генрих замечает, что стоит перед ней в трусах. – Извини.
Он берет брюки с пола, начинает их тут же надевать, соображает, что лучше бы это делать в спальне, упрыгивает туда на здоровой ноге.
– Это вы меня простите. Я открыла своим ключом, потому что испугалась. Генрих сказал, что будет дома, а на звонок никто не ответил.
– Что вы, что вы, сударыня! – Робик впадает в бестолковую суету гостеприимства. – Вы видите – мы счастливы. Прошу вас, будьте как дома. Здесь не слишком-то прибрано, но мы это сейчас…
Сгребает со стола сливовые косточки и огрызки, роняет пепельницу, лезет за нею под стол.
Генрих кричит Робику из глубины спальни:
– Водку не опрокинь! – Возвращается из кухни с бутылкой, подаренной Ией.
– У меня осталось немного коньяка. Ия, выпей с нами. Садись.
– Я принесла хачапури. Еще горячее.
Робик вылезает из-под стола.
– Какая прелесть!
Ия разворачивает хачапури, достает посуду, наводит порядок, ставит опрокинутые цветы.
– Когда я тебе позвонила и ты сказал, чтоб я пришла попозже, я решила приготовить хачапури. Не идти же с пустыми руками. А пока оно готовилось, я написала опровержение в газету. Конечно, это глупо, но мне так захотелось хоть что-нибудь сделать! – Обращается к Робику: – Вы читали, что там написано про Генриха?
– Он читал. Ия, родненькая, не суетись, выпей с нами.
– Да-да, сударыня, прошу вас! – Робик подает Ие стул. – Генрих, ты нас не представил.
Генрих наливает Робику и себе водку, Ие коньяк. Язык у него слегка заплетается.
– Д-да. Ия, это мой Альтер Эго… В общем – родственник. Он почти я, только его зовут Робик. Он гораздо лучше меня. Он писатель. Он заботлив. И почти не пьет. У него много друзей. Одного друга зовут Генрих. А другого Петя. Выпьем за дружбу!
Робик протестует:
– Нет уж, позволь. Ия, я предлагаю тост за вас. Вы пришли, и в этой унылой ржавой норе зажглось солнце.
Генрих согласен:
– Да, Ия, да. Это правда.
– Я пью за вас, дорогая Ия, за наше знакомство. За то, что мне посчастливилось на старости лет увидеть такую молодость, и такую красоту, и такую доброту!..
Генрих встает.
– Ия, в твоем лице я пью… за тебя!.. – Пьет. Он окончательно пьян. И весел. – Что это ты принесла?
Ия смущена, она выпивает коньяк и немедленно розовеет. Разворачивает туго свернутый и перевязанный аптечной резинкой свиток. Это газеты.
– Я много лет собираю всю прессу о тебе, Генрих. Сегодня я решила – в тебя эти статьи могут вселить уверенность, помогут тебе.
– Конечно, помогут! Конечно, вселят! Сейчас мы начнем новую жизнь. Устроим маленький детский праздник. Новый год! Вот только сделаем ёлочку.
Генрих берет несколько газет, скручивает их, надрезает и из трубки осторожно вытягивает длинную «ёлочку». Ставит ее в вазу с цветами, самый крупный цветок втыкает в вершину. При этом Генрих тихонько напевает детскую новогоднюю песенку. Ия с восхищением глядит на Генриха. Он достает из ящика в серванте маленькие свечи, зажигает их одну за другой, втыкая, куда придется. Гасит свет. Одну зажженную свечку подает Ие.
Глаза Ии полны слез.
– Генрих, ты волшебник.
Генрих зажигает и зажигает свечи.
– Да, я умею всё. Я только не умею заботиться. Но зато я умею глотать ножи!
Бросает свечи, хватает со стола нож, которым Ия нарезала хачапури, и «глотает» его, да так, что нож «застревает» у него поперек горла. Это так страшно, что Ия вскрикивает, ей становится плохо. Робик бросается к ней, брызжет водой. Она приходит в себя.
В этот момент все в комнате начинает трястись, раздается грохот. Робик, за ним Ия и Генрих бросаются на балкон. По ночной улице один за другим, медленно, со скрежетом поворачивая пушки, как бы примеряясь к целям, проходят три танка. Скрываются за поворотом. В окнах дома напротив зажигаются и гаснут огни. Генрих, Робик, Ия переглядываются.
Робик, бледный и трезвый, произносит с чувством:
– Мир вывихнут. «Распалась связь времен…»
Генрих смотрит вслед танкам.
– Пойдем выпьем.
В комнате безмятежно сияют свечи. Впрочем, одна из них упала на ковер, и ковер тоже безмятежно пылает. Робик затаптывает пламя, одну за другой гасит свечи. Генрих наливает водку и коньяк.
Ия движется как сомнамбула, напевает:
– Свеча упала на ковер и запылала, как костер.
Включает свет. Робик стоит посреди испорченного ковра с огарками свечек в руках.
– Только бы не пролилась кровь.
Ия смотрит на него и, словно очнувшись, отвечает с неожиданной мрачной решимостью:
– Нет, пусть прольется! Лишь бы все изменилось. Так больше жить нельзя.
– Как, родненькая? – Генрих с любопытством смотрит, как Ия наливает себе коньяк, полстакана.
– В ожидании перемен. В ожидании утра новой эры! Оно придет, но сначала на востоке должна вспыхнуть алая полоска крови. Нужна жертва.
Ия поднимает стакан, рассматривает его на свет и пьет. Щеки ее пылают, глаза блещут, она прекрасна, как Валькирия.
Робик с ужасом и восторгом смотрит на нее.
– Но, сударыня, у меня дети!..
Генрих обессиленный сидит в кресле.
– Ия, девочка, не надо крови… поставь чайник.
Ия сразу становится нежной и кроткой.
– Сейчас, Генрих, сейчас.
Убегает на кухню.
У Генриха видение. Восход над горами, между двух гор алая капля восходящего солнца, она все растет, набухает и вдруг проливается в реку, река загорается алым огнем. Все это под ритмичную, мучительную, все расширяющуюся мелодию. Внезапно всё сменяется тишиной и лицом Ии.
– Генрих, чай готов. Тебе наливать?
– Я, кажется, засыпаю…
Генрих закрывает глаза.
Перед ним все еще лицо женщины, но это не Ия, это Мария. Он говорит ей:
– Мария, знаешь, что я сделаю, когда ты меня бросишь?
– Думаешь, я тебя брошу?
– Да. Ведь со мной нельзя жить. Так вот, когда ты меня бросишь, я тебе отомщу. Я заведу себе другую. Я оторву такую девочку – закачаешься.
И сделаю так, чтобы ты узнала об этом.
– Да, я узнаю об этом. И тогда мне станет тебя жаль. Мне станет так тебя жаль, что однажды ночью я проснусь и заплачу. А ведь я не умею плакать.
– И ты вернешься ко мне.
– Это вряд ли.
– Почему?
– Я и возвращаться не умею.
Генрих улыбается, он ей не верит.
– А петь ты умеешь?
– Нет.
– Тогда спой мне.
Его голова лежит на коленях Марии, она обнимает Генриха, поет ему на ухо:
– Пришел мой тихий вечер.Не знаю, что начать.Пришел мой друг желанный,Он стал меня ласкать.Целует, обнимает,Прощается со мной…Ты спишь?
– Да. И сделай так, чтоб я никогда не
