Аркашины враки - Анна Львовна Бердичевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потея и отдуваясь, он идет по городу, видит фонтанчик во дворе, умывается, пьет, вытирается носовым платком, выходит на маленькую площадь возле театра марионеток, садится с краю на скамью небольшого амфитеатра в тени ореха, вытягивает ноги. Перед ним зеленая дверь с бронзовой ручкой, а внизу этой двери еще одна, маленькая дверца. Прошлой осенью они здесь были с Марией. И сейчас он слышит ее голос: «Генрих, зачем это? Зачем дверца в двери? У нас такие для кошек делают». И он ей ответил: «А эта – для кукол. Чтобы могли сходить погулять и вернуться». Она попросилась в театр. А ведь никогда у него ничего не просила. И Мария с Генрихом сидели в театре марионеток. Шел спектакль «Песня о Волге». На крохотной сцене всё быстрей и быстрей вращалось зеленое эмалированное ведро с прорезями окошек – это поезд, в нем едут куклы, герои спектакля, быстро-быстро едут по бесконечной стране…
Что там случилось с Генрихом?.. Он плакал!.. И сам не знал об этом.
Но вот настоящий, не кукольный поезд, не тогда, а сейчас, и в нем едет Мария. Она смотрит в окно, из динамика льется песня по заявкам радиослушателей, затем свист и мяуканье далеких радиостанций… и баритон диктора: «…последние новости. В результате государственного переворота резко обострилась ситуация на Таити. В столице страны беспорядки, по сообщениям зарубежных агентств…» Слышен треск, и уже другой, резкий женский голос: «…Петр Назаридзе в статье «Клоуны тоже плачут» рассказывает об инциденте в городе Павлодаре. Избит известный артист эстрады, клоун-эксцентрик Генрих Масхарашвили…» Снова треск… и возвращается баритон: «…имеются жертвы среди мирного населения»…
Мария дергает стоп-кран.
Отдышавшись у театра марионеток в тени ореха, Генрих выходит на главный проспект. Люди в разных направлениях прогуливаются по проезжей части. Генриху снова нехорошо. Он садится на скамью. Когда закрывает глаза, перед ним возникает сияющее море, оно постепенно приобретает кровавый оттенок.
Слышны голоса. Это дворник и дворничиха разговаривают прямо у Генриха за спиной:
– Азе опять повезло, две недели не бралась за метлу. Студенты не расходятся. И деревенские понаехали.
– А уж мусора натащат!..
– Много. Но и пустых бутылок будет – на дом хватит, если сдать не поленится.
– Да, старой Азе везет.
– А с другой стороны, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Вон ее сын тоже с этими полоумными толкается. Кто знает, что будет…
– Да, Фатима, кто знает?..
Народу все больше. На скамьях под платанами солидные мужчины пьют пиво, горячо спорят. На ступенях оперного театра выстроился хор в полном составе. Поет. Хорошо поет. Звучит Вагнер. Генрих в толпе слушателей, рядом разговаривают:
– Что это они?
– Бастуют.
– Бастуют, так сидели бы дома.
– А они вот так бастуют.
– Не болтайте! Слушать мешаете…
Неподалеку лежит на боку бронетранспортер. Вокруг гвалт и споры.
– Говорят тебе, это был гаишник! В форме.
– Не стракуй! Какой гаишник?.. На своей машине?!
– На личной. Не на служебной.
– На «Ниве»!
– Он выехал вон оттуда. Как даст газу, как врежется!..
– И жив?
– Не знаю. Говорят, все живы.
– Как Гастелло! Как летчик Гастелло протаранил! Читал про Гастелло?..
– Собака погибла.
– Чья собака?
– Не знаю. Какая-то собака. Такса. Сорвалась с поводка. Погналась за «Нивой».
– А где машина, где эта «Нива»?
– Увезли. И собаку увезли.
– А гаишника в наручниках увели.
Площадь. Идет митинг. Генрих видит знакомых, расспрашивает – не видали Сосо, режиссера со студии? Кто-то видел, кто-то нет. На ступенях у Дома Правительства рядом с трибуной сидят голодающие, дежурит неподалеку машина «Скорой помощи». Выступают ораторы. Их голоса гремят, но разобрать что-либо невозможно. Там, где Генриху почудились, или правда были, Сосо и Мария – их нет. Зато есть Валико со своим знаменем. На ступеньках среди голодающих Генрих видит племянницу Нину, дочь Лео. Она-то здесь почему?.. Бледная милая девочка, ей пятнадцать недавно исполнилось. Сидит, как васнецовская Алёнушка у пруда, свесив голову на колени. Рядом с нею хмурый юнец. Генрих подходит.
– Эй, кузнечик, ты что здесь делаешь?
Нино слегка поворачивает голову, слабо улыбается.
– Нинико! С ума сойти! Ты что, голодаешь?!
Мальчик хмуро смотрит на Генриха.
– Что вам надо от Нино? Кто вы такой?
– Я не с тобой разговариваю. Нина!
Девочка виновато смотрит на мальчика:
– Это мой дядя.
– Нина! Тебе же совсем плохо! Немедленно пошли домой! Лео знает, что ты здесь? Ты здесь давно?
– Дядя Гено, папа думает, что я уехала к маме. Я здесь два дня. Но ты, пожалуйста, пожалуйста, не кричи. Мне хорошо. Я просто хочу спать. Чико, скажи ему.
Мальчик с готовностью:
– Вы не имеете права командовать здесь! Хватит, накомандовались! Она никуда не пойдет.
Генрих садится рядом с Нино.
– Ниночка, Нино, кузнечик мой! Ты понимаешь, что будет с Лео, с бабушкой?
Нино обнимает Генриха, кладет ему голову на плечо.
– Когда ты стал клоуном, они ведь тоже переживали. Ты сам рассказывал. И папа рассказывал. И бабушка… Дядя Гено, голодать даже полезно. Я не умру. Я буду жить долго-долго. А бабушка и папа ничего не узнают. Если ты им не скажешь. Не говори им, хорошо?..
Генрих смотрит на ребят, сидящих вокруг. Он растерян.
– Как глупо! Зачем?.. И что же делать?..
Нино смотрит на Генриха со слабенькой, бледной тенью лукавства:
– Бабушка тоже не понимала, зачем тебе становиться клоуном. И разве быть всю жизнь клоуном не глупо?
– Кузнечик, тебе всегда нравилось, что я клоун. И потом, я на самом деле клоун. Кто же еще?..
Встревает мальчик:
– И мы – на самом деле!..
– На самом деле голодающие? Это что, профессия, судьба, призвание? – Генрих поворачивается к Нино, говорит нежно, не без ехидства: – Я знаю, ты любишь бабушкины булки с изюмом.
– Я изюм выковыривала… – Нино вздыхает. – Мне даже булок с изюмом не надо. Есть больше вообще не хочется… – Генрих в ужасе. – Дядя Гено, не надо так. Мы просто хотим свободы. Я тебя очень люблю. И папу, и маму, и бабушку. Вы хорошие. Но вы нам не нравитесь. Мы не можем жить, как вы.
Мльчик снова встревает:
– Да, вы нам не нравитесь!
– Дядя Гено, я очень, очень хочу спать. Со мной здесь друзья. Мы не уйдем отсюда. Пожалуйста, дядя Гено, уходи! Только покажи Чико, как ты отламываешь пальцы. Чико, смотри.
Генрих «отламывает» пальцы и расшвыривает их. И отходит, не зная, что еще сделать.
Возле машины «Скорой помощи» стоит, величественно скрестив на груди руки, знакомый врач, Генрих идет к нему.
– Привет, Нико!
– Привет! Как дела, Генрих? Говорят, тебя поколотили в Павлодаре?
– Двинули по коленке. Вот, хромаю. Ничего серьезного.
– Да? Милости просим, починим. Рука не беспокоит? (Берет руку Гено, сгибает в запястье).
– Как будто ничего. Прошло, как не было. А что у тебя тут?
– Сам видишь. Дети.
– Слушай, это опасно?
– Что опасно? Все это?
– Да нет, голодать. У меня здесь племянница.
– Ну, как тебе сказать, Генрих… Вообще голодать иногда полезно, особенно нам с тобой. Только нужно каждый вечер перед сном делать клизму. А так
