Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

Далее встречается мотив гонимости: «Как и ты, я отвсюду гонимый» ~ «И потому мы гонимы» (АР-3-30).

Волк Есенина намеревается перед смертью отомстить врагам: «Но отпробует вражеской крови / Мой последний, смертельный прыжок».

Волк Высоцкого тоже прыгает, но и его подбивают: «Я скакнул было вверх, но обмяк и иссяк: / Схлопотал под лопатку и сразу поник» (АР-3-24). А перед этим волки также собирались расквитаться с врагами: «Да попомнят стрелки наши волчьи клыки / И собаки заплатят с лихвою» (АР-3-22). Эти же клыки фигурируют в стихотворении Есенина: «Вдруг прыжок… и двуногого недруга / Раздирают на части клыки». В свою очередь, «двуногие недруги» перейдут в песню Высоцкого: «Двуногие в ночь запалили костры /Ив огненный круг залегли до утра» (АР-3-22).

Как видим, стихотворение Есенина во многом предвосхищает ситуацию из «Охоты с вертолетов». В неменьшей степени, чем ее первая серия — «Охота на волков».

***

В стихотворении «Слева бесы, справа бесы…» также воспроизводится ситуация, близкая к «Охоте с вертолетов»: там герой живет в окружении псов, здесь — бесов, что по сути — одно и то же, так оба эти образа метафорически означают власть (впервые образ бесов появился в «Песне-сказке про нечисть», 1966), от которой постоянно исходят лживые обещания светлого будущего: «И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу поведут?» /5; 221/[1542].

Здесь будет уместно процитировать воспоминания Н. Горлановой: «Анекдот. Приближается новый этап социализма. Этап, стройся! В лингвистическом отношении гениально подмечено единство партийной и гулаговской лексики»[1543]. Это единство подмечено и Высоцким в «Райских яблоках» при описании коммунистического рая, то бишь — конечного «этапа социализма»: «Чур меня самого! Наважденье, знакомое что-то — / Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. / И среди ничего возвышались литые ворота, / И этап-богатырь — тысяч пять — на коленях сидел».

Сравним также рукописный вариант вышеприведенной цитаты из стихотворения «Слева бесы…»: «И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу повезут?»[1544]! — с черновиком «Куполов» (1975): «Было время приуныть да приобидеться, / Повезли меня, а сам и рад стараться, / Как за тридесять земель, за триодиннадцать / Уму-разуму чужому набираться» (АР-6-166), «Душу, сбитую каменьями щербатыми, / Ложью стертую да утратами…» (АР-6-164) («нас» = «меня»; «врали» = «ложью»; «по этапу» = «за тридесять земель, за триодиннадцать»; «повезут» = «повезли»[1545]), — и с песней А. Галича, в которой говорится о том, «кто скажет: “Я знаю, как надо!”»: «И наврет он такие враки, / И такой наплетет рассказ, / Что не раз тот рассказ в бараке / Вы помянете в горький час» («То-то радости пустомелям…», 1968) («врали» = «враки»; «по этапу» = «в бараке»). Об этом же персонаже сказано: «И рассыпавшись мелким бесом, / И поклявшись вам всем в любви, / Он пройдет по земле железом / И затопит ее в крови». А лирический герой Высоцкого как раз живет в окружении бесов: «Слева бесы, справа бесы», — глядя на которых он хочет забыться: «Нет, по-новой мне налей! <…> Пей, дружище, если пьется…». Процитированная же песня Галича имеет название: «Глава, написанная в сильном подпитии и являющаяся авторским отступлением».

Кроме того, мотив, заключенный в строке: «Нет, по-новой мне налей!», — можно найти и в других произведениях: «Нет, без хмельного не понять! / Пойти бутыль побольше взять?» /2; 78/, «Под такой бы закусь — да бутылку!» /3; 176/, «Я обнаглел и закричал: / “Бегите за бутылкой!”» /5; 386/.

А перед призывом «Пей, дружище, если пьется» был вопрос: «Ну а нам что остается?», — явно напоминающий стихотворение «Я не успел» и «Письмо с Канатчиковой дачи»: «Что мне осталось? Разве красть химеру…», «Нам осталось уколоться / И упасть на дно колодца». В последнем случае герои хотят «уколоться», а в стихотворении «Слева бесы…» лирический герой пьет. Поэтому в одном из последних стихотворений он скажет: «Я в глотку, в вены яд себе вгоняю» («Меня опять ударило в озноб…»).

Строки «Дескать, горе — не беда. / Пей, дружище, если пьется…» заставляют вспомнить стихотворение Пушкина «Зимний вечер» (1825): «Выпьем, добрая подружка / Бедной юности моей, / Выпьем с горя, где же кружка? / Сердцу будет веселей».

Также и вопрос «Ну а нам что остается?» отсылает к стихотворению Пушкина «Бесы» (1830): «Сбились мы. Что делать нам!». Помимо одинакового стихотворного размера, в обоих случаях героям мешают бесы: «Мчатся тучи, вьются тучи <.. > Закружились бесы разны» ~ «Слева бесы, справа бесы». Между тем, у Пушкина бесы являются лишь метафорой вьюги, а у Высоцкого — олицетворением советской власти. Но и там, и там бесы названы злыми: «Вьюга злится, вьюга плачет» ~ «Не поймешь, какие злей», — а герои вынуждены им подчиниться: «В поле бес нас водит, видно, / Да кружит по сторонам» ~ «И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу поведут!».

Кроме того, стихотворение «Слева бесы…» перекликается с «Командировочной пасторалью» (1966) Галича, где вновь имеет место знакомое нам тождество бога и дьявола как разных образов власти: «Обманул Христос новоявленный» = «Слева бесы, справа бесы <.. > И куда, в какие дали, / На какой еще маршрут / Нас с тобою эти врали / По этапу поведут?» (о мотиве «новоявленности» власти мы говорили неоднократно, а сравнение Ленина с Христом также было распространено в советское время: «Легенды о Ленине меняют легенды о Марксе. <.. > Маркс — это Иоанн, создавший учение Христа, но Ленин — это сам Христос, который был распят на кресте… Он до сих пор еще жив, этот гипноз..»[1546]).

Неудивительно, что оба поэта подробно разрабатывают мотив вранья представителей власти.

Галич: «Что ни враль, то мессия» («Русские плачи»), «И врет мордастый Будда, / Что горе — не беда» («Снова август»), «И вот он враля-лейтенанта / Назначит морским атташе» («Салонный романс»), «Если враль записной тебе скажет о том, / Что, мол, знаете, друг-то ваш был, мол, да вышедши…» («Разговор с музой»), «И наврет он такие враки / И такой наплетет рассказ, / Что не раз тот рассказ в бараке / Вы помянете в горький час. <…> Он врет! Он не