Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

В балладе говорится о гонениях на инакомыслящих: «Все, кто загнан, неприкаян, / В этот вольный лес бегут», — как и в черновиках «Конца охоты»: «И потому мы гонимы» (АР-3-30).

Также в обеих песнях присутствует метафорический образ бега: «В этот вольный лес бегут» = «К лесу, волки, — труднее убить на бегу!». Этот же мотив встречается в стихотворении «В тайгу!..» (1970): «Бегут! / В неизведанные чащи. — / Кто-то реже, кто-то чаще…». А «в тайгу» лирический герой уже намеревался сбежать в песне «И душа, и голова, кажись, болит…» (1969), где находился в заключении в психиатрической больнице: «Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал». И в стихотворении «В тайгу!..» ему это удалось, поэтому он констатирует: «Да я только здесь бываю — / За решеткой из деревьев, но на воле!», — что вновь напоминает «Балладу о вольных стрелках», где беглецы также избавляются от «решетки» («В прошлом — слуги и холопы»). Еще раньше похожая мысль высказывалась в «Песне о двух красивых автомобилях» (1968): «Из кошмара городов / Рвутся за город машины» (а в черновиках вновь возникает мотив прорыва из решетки на волю: «И громоздкие, как танки, “Форды”, “Крейслеры” из плена…»[1529] [1530]; АР-7-40), и в наброске конца 1960-х: «Я сегодня поеду за город / И поляну найду для себя» /2; 592/.

Приведем еще несколько перекличек между «Балладой о вольных стрелках» и «Концом охоты на волков»: «Знают все оленьи тропы, / Словно линии руки» = «Чуял волчие ямы подушками лап»; «В той стране лесной хозяин — / Славный парень Робин Гуд» (АР-2-157) = «И вожак я не с волчьей судьбою» (АР-3-23).

Робин Гуд готов спасти «того, кто всё теряет», а вожак «был первым, который ушел за флажки / И всю стаю увел за собою» (АР-3-23). Следовательно, в обоих случаях мы имеем дело с alter ego автора, выступающего в образе предводителя всех преследуемых и обездоленных. Потому он и пытается их сберечь.

Таким образом, в балладе поэт выводит себя в образе «первого в мире лучника» Робин Гуда (то есть того же «бывшего лучшего, но опального стрелка» из «Сказки про дикого вепря», причем опальность этого стрелка вновь напоминает загнанность вольных стрелков), а в «Конце охоты» — в образе вожака стаи.

Формально ситуация в этих песнях противоположна («И стрелков не сыщешь лучших» —> «Да попомнят стрелки наши волчьи клыки»), поскольку в ранней песне в образе стрелков выступает лирическое мы, а в поздней — власть. Но мы уже знаем, что у Высоцкого в разных произведениях под одной и той же маской могут скрываться как люди, близкие поэту по духу, так и его враги.

Продолжая сопоставление «Побега на рывок» и «Конца охоты на волков», обратим внимание на религиозные мотивы, возникающие в связи с обреченностью героев: «Нам — добежать до берега, до цели, / Но свыше — с вышек — всё предрешено». Однако в «Конце охоты» с Бога (свыше) снимается обвинение: «Эт<у> бойню затеял не бог — человек»[1530], - хотя в черновиках все же возникает мотив божьей кары: «Смерть пала на нас из железных “стрекоз”, / Всевышний за дерзость волков наказал» /5; 534/. А в «Побеге на рывок» лирический герой, которого избивал целый взвод, делает обобщающий вывод о том, что пытки присутствуют и на том свете, поскольку им также распоряжается советская власть: «Зря пугают тем светом: / Тут — с дубьем, там — с кнутом. / Врежут там — я на этом, / Врежут здесь — я на том» (об этом же идет речь в «Райских яблоках»: «Как я выстрелу рад — ускакал я на землю обратно»).

В «Побеге на рывок» герой, вспоминая неудавшийся побег, говорит: «Надо б нам — вдоль реки». Эта же река фигурирует в «Конце охоты»: «И взлетели “стрекозы” с протухшей реки». А следующая строка из «Побега на рывок», сказанная героем о напарнике: «Он был тоже не слаб» (тоже — поскольку и сам герой «не слаб»), — вызывает в памяти реплику Высоцкого, адресованную Артуру Макарову: «Ты же знаешь, Артур, я совсем не такой слабый»[1531]. Кроме того, в строках «Надо б нам — вдоль реки, — / Он был тоже не слаб, — / Чтоб людям — не с руки, / Чтоб собакам — не с лап»,

— явно прочитывается желание лирического героя, пусть задним числом, но все же затруднить конвою с собаками поимку беглецов. Между тем это желание герой пытается реализовать и на практике — в «Конце охоты на волков»: «К лесу, волки, — труднее убить на бегу!».

В «Побеге на рывок» герой проклинает весь мир после собственной поимки и убийства своего напарника: «Приподнялся и я, / Белый свет стервеня». Такие же эмоции будут у него в «Конце охоты»: «Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал, — / Зря мы любим ее, однолюбы. / Вот у смерти — красивый широкий оскал / И здоровые, крепкие зубы».

Находит аналогию в «Конце охоты» и следующий черновой вариант «Побега на рывок»: «Всем другим для острастки / Кончен бал с беглецом. / Это страшно, как в сказке / С нехорошим концом» (С4Т-3-276) = «Кончен бал или бойня — один я бегу», «Кончен бал — я один на своем берегу»[1532]. Впервые же этот мотив встретился в больничном стихотворении «Я сказал врачу: “Я за всё плачу…”» (1968): «Пусть другие пьют в семь раз пуще нас. / Им — и карты все. Мой же кончен бал» /2; 570/.

Вообще ощущение приближающегося конца или гибели очень характерно для Высоцкого: «Конец! Всему /Конец! / Всё разбилось, поломалось, / Нам осталась только малость — / Только выстрелить в висок иль во врага» /1; 133/, «Конец всем печалям, концам и началам — / Мы рвемся к причалам / Заместо торпед!» /2; 46/, «Кончилось всё

— я в глубоком пике!» /2; 385/, «Вот закончилось время мое» (АР-1-78).

В вышеприведенном черновом варианте «Конца охоты» («Кончен бал или бойня — один я бегу») лирический герой вновь предстает беглецом, спасающимся от преследования власти, как и в «Побеге на рывок»: «Кончен бал с беглецом», «Нам — добежать до берега, до цели, / Но свыше — с вышек — всё предрешено». Поэтому в «Прерванном полете» было сказано: «Не добежал бегун-беглец, / Не долетел, не доскакал». Встречается мотив бегства и в следующих цитатах: «Мы бегством мстим, / Мы — беглецы» /4;