Ленинский. Неизбежность бури. - Василий Александрович Бурцев

это было и до нее, сколько Зорин себя помнил. Это надо же было до такого додуматься, что форму милиционерам шьют посаженные ими люди! Зэки – они же народ с юмором, вот и делают форму – обхохочешься. Тут либо штаны длинные, но узкие, либо широкие, но короткие. И так во всем. Вот и ходят наши стражи правопорядка публике на потеху. Прока же среднего роста, худощавый (кого сейчас этим удивишь?), старый милицейский бушлат, выцветший, с вылинявшим воротником, этот шлем «Модуль» и рыло противогаза висят на нем нескладно, как на вешалке.

– Ай! – отмахнулся чекист, вспомнил тут. Естественно, он не собирался озвучивать свои мысли бойцу. Погоняло у бойца было забавное – Соленый. Зорин снова улыбнулся. Вот, кстати, почему? Надо бы узнать. – Слушай, Виталь, почему тебя Соленым называют?

– Дык тут такая история… Значит, из Пермской области я, а, как известно, нас, пермяков, зовут «пермяк – соленые уши», предки типа занимались солью, таскали за спиной мешки с ней, отчего уши были красными и, наверное, солеными. – Виталик пожал плечами. – Черт его знает, в общем. А ребята, значит, как прознали, что я из Перми, так давай мне кликухи сочинять, типа Ухо, Ушан, Красно-соленый и прочие, что мне не нравились. Ну, я тут пару зуботычин вставил особо ярым сочинителям, так спесь охочих до выдумок поубавилась. С последним погонялом Соленый я не уже спорил. А что мне нравится, не обидно. Да и отстали сразу.

– А я Чекист, говоришь? Так вы меня называете?

– Э, не. Чекистами мы всего вашего брата называем. И всегда называли, и до войны еще. А личное прозвище ты еще в наших кругах не заслужил. Такой ты безликий пока еще. О, кстати, Безликий – как тебе?

– А что, ничего так. В жизни прозвища не было. Но мне нравится.

– Конечно, как же без прозвища? У смерти ведь в книжице ее мы как записаны? Поименно и пофамильно, что при крещении или там при посвящении в веру нам дают. А прозвище – это неофициальное имя, смерть его не знает и найти тебя не может. Сечешь, чекист?

– Виталь, да ты никак в потустороннее веруешь? – Алексей зашелся в хриплом смехе, больше похожем на карканье.

– Человеку надо во что-то верить, не так ли? Иначе что? Ложись и умирай. Как без веры-то?

– Каждому свое, Виталь, каждому свое… – Зорин вспомнил глаза дочери. Как бы ему хотелось сейчас, чтобы она жива была, хотя бы просто существовала, в любом измерении, в любом виде, но чтоб была.

– У-ух, – поежился Соленый и вздрогнул всем телом. – Холодрыга-то какая! Как ты думаешь, Леха, долго мы здесь пробудем?

– Честно говоря, я не знаю. Тут главное – врага не пропустить. Иначе… – Зорин приготовил целую речь, в принципе, ожидая подобных вопросов. Но, кажется, Соленый как-то отстранился и обратил внимание за его спину. Алексей замолчал. Повернулся, следуя за взглядом Соленого.

В небе с противоположного берега, примерно над переправой, медленно двигается, поблескивая огнями, точка.

– Что это? – Соленый выставил палец, указывая на нечто.

– Сейчас посмотрим. – Зорин прильнул к окулярам ПНВ.

– Ты видишь, командир? – раздался сверху голос, приглушенный резиновой маской.

– Да-да, всем быть наготове! – Не отрываясь от оптики, Зорин крутит ролик, пытаясь сфокусировать изображение.

Наконец картинку удалось настроить, но что это? В небе, полыхая двумя турбинами, не спеша движется объект. Нескладная его конструкция, словно горбатая форма, никак не идентифицируется в голове Зорина с известными ему летательными аппаратами. Как-то про себя он сразу окрестил объект Горбатым. Внутренний голос молчит. Что же это? Не к добру, это точно.

– Че там, Лех, что делаем? – опять голос сверху.

Алексей молчал, он находился в замешательстве. Его чутье в совокупности с механизмом самосохранения не спешило с решением. Парни заерзали. Адреналин в крови, время действовать, они долго ждали. Что делать? Приказ должен отдать он, Алексей Зорин. Но он не торопился. Как хотите считайте! Однажды в служебно-боевой командировке на Северном Кавказе в ходе сопровождения колонны войск он имел разговор с командиром группы спецназа, также сопровождающего колонну. Так вот, разговор, точнее сказать, краткая инструкция молодому чекисту сводилась к тому, чтобы не игнорировать предчувствие засады. Интуиция – такая штука: вот ты не можешь рационально объяснить то, что тебя встревожило, но явно чувствуешь опасность. Не надо стесняться или бояться показаться трусом, предупреди командира. Лучше один раз побыть в дураках и считать себя параноиком, чем остаться на дороге грузом двести. Бойцы спецназа, несмотря на своеобразную, казалось бы, примету, относятся к этому серьезно. Есть чувство тревоги – лучше предупреди. И тогда ты, возможно, спасешь много жизней. А постесняешься и попадешь при этом в засаду – всю жизнь себя винить будешь. Если выживешь.

Еще одна причина. У группы Зорина элементарно отсутствовало средство поражения воздушных целей. Да, обстрелять, конечно, можно. Но с каким результатом? Чем ответит враг? Каким вооружением располагает?

Летательный аппарат тем временем становился ближе. Его нескладный корпус, пушка на турели в нижней части теперь были видимы довольно отчетливо.

– Белов! – шепотом прокричал Зорин. Тишина. – Белый, твою мать!

– Здесь, командир. – Боец свесился с верхней балки, оттуда, где расположен двигатель.

– Маякуй на педуху, чтобы огонь не открывали. Затаились. Только наблюдение.

– Есть, командир! – Шпала втянулся на верхний ярус.

– Млять! – раздалось сверху.

– В каком смысле «млять»? – напрягся Зорин.

– Командир, рация мертвая, не работает. Видимо, ударил при падении, или аккумулятору кирдык.

– Белый, твою ж мать! – с досады Алексей сплюнул. – Всем затаиться, без команды не стрелять! – отдал он распоряжение и, размахивая руками, ринулся вдоль платформы. С разбегу преодолев ее, Зорин сиганул в густые заросли и приземлился на спину в разросшиеся кусты, кажется, это была сирень, перекатившись, встал на ноги.

Несколько десятков метров пробежал он к краю темных аллей, откуда бойцы, занявшие крышу педагогического университета, могли бы его увидеть.

– Рябой! Мишка! Кто-нибудь! – стянув резиновую маску, во всю мощь кричал Зорин.

Но было уже поздно.

Зато на крыше педухи радиостанция была исправна. Рябой, выйдя в эфир на общей частоте, даже не подозревал, что эта нехитрая манипуляция привлечет к себе смертельное внимание.

Стоило только Мишке себя обнаружить при передаче сообщения, как курс летательного аппарата резко изменился. Горбатый направился в его сторону. При подлете, в его носовой части вспыхнули прожектора, направленные на позиции группы Рябого.

Зорин затаил дыхание. Оставалось лишь наблюдать за происходящим, не в силах что-либо предпринять. Гул турбин протяжным свистом повис у него над головой. За густой кроной аллеи было не видно, как пушка, расположенная в нижней части Горбатого, вдруг, распрямившись на штанге, начала выплевывать струи горячей плазмы,