Остров Немого - Гвидо Згардоли

впервые увидела его – он прятался от дождя под крышей дома, – то решила, что какой-то ребенок потерялся и ищет своих нерадивых родителей. Но он огляделся, заметил ее, снял берет и улыбнулся – и тут же все мамины мысли о потерявшемся мальчике исчезли – такой взрослой, уверенной, откровенной и полной искрящейся энергии оказалась улыбка отца. Она подумала, что, возможно, перед ней моряк – из-за берета, который он тогда носил, – и что этот моряк по какой-то таинственной причине отправился вглубь страны.

Но Эмиль Бьёрнебу не был моряком, хотя имел отношение к морю. Он бережно держал маленький сверток, похожий на кошку, полный тряпок и заплесневелого хлеба.

Однажды я спросил отца, почему он выбрал Эльверум, чтобы пустить корни. Он ответил, что просто пошел вверх по реке, а потом увидел густые леса и – рядом – столярные мастерские, которые возвышались подобно надгробным плитам на кладбище. Тогда он и вспомнил, как его брат говорил о работе на лесопильне, и решил, что тут сможет заработать на жизнь. Так и произошло.

Отец моей матери, Бендик Якхельн, владел лесопилкой в трех милях к северу от города вдоль излучины реки, широкой, как озеро, где по воскресеньям ловил щуку и хариуса. Когда к нему пришел проситься на работу какой-то приезжий мальчишка, дедушка Якхельн поначалу смутился, но потом, видимо, разглядел в глазах парня ту же энергию, что была во взгляде его дочери, и решил помочь юноше.

Поначалу папу взяли подмастерьем, и он поселился на одном из складов древесины. Кроватью ему служила куча соломы, и рядом обустроились еще с десяток таких же, как он, людей, приехавших сюда со всех концов страны. Кто-то из них искал быстрых денег, другие бежали от неустроенности и страданий. Вскоре папа проявил себя как неутомимый и способный ученик и сумел сделаться настоящим мастером. А через несколько месяцев моя мама, случайно зайдя со своим отцом в столярную мастерскую, узнала в этом прилежном работнике потерянного мальчика, который прятался от дождя.

Через два года Эмиль Бьёрнебу стал ближайшим помощником моего дедушки. Он съехал с прежнего места – теперь зарплата позволяла ему снимать комнату на Киркевей, центральной улице в нашем городе. И вот с некоторым смущением он начал ухаживать за моей мамой. Ну конечно, тогда она еще не знала, что будет моей мамой!

– Туве, я не очень-то по части красивых речей, – сказал он ей однажды в воскресенье, когда они катались на лодке. – Но я честный человек. Меня воспитали в строгости и дисциплине. Вот.

– Надо же, Эмиль Бьёрнебу! – рассмеялась моя мать. – Длиннее речи ты еще не произносил!

– Туве, я только хочу сказать тебе…

– Что?

– Что я…

– Ну и что же ты?

– Да ты и сама знаешь, о чём я, Туве!

На берегу стоял дедушка Якхельн. Он притворился, что ловит рыбу, но из-под шляпы старик наблюдал за молодыми людьми. У него была еще одна дочь – Бенте. Несколько лет назад она вышла замуж и уже подарила ему двух внуков. В отличие от мужа Бенте, Александра, который был юристом, мой отец, может, и не получил такого хорошего образования, зато обладал удивительной силой воли и острым умом. Он твердо решил выучиться читать и писать, и, хотя часто делал ошибки и, прямо скажем, ни его манеры, ни образ мысли нельзя было назвать городскими, семья моей матери приняла его и не препятствовала их встречам.

– Перестань шпионить за ними! – смеялась над дедом бабушка Метте, полная женщина с мягким характером. – Так ты отвадишь его от дочки!

– Да не слежу я за ними! – защищался дед. – Просто показалось, что там огромная щука, рядом с их лодкой. Вот и всё.

6 мая 1853 года Эмиль Бьёрнебу и Туве Якхельн обвенчались в церкви Эльверума. А через год без одного дня родились близнецы Гуннар и Гюнхиль.

Через три года, когда мама снова ждала ребенка, семья покинула поместье Якхельнов и переехала в новый трехэтажный дом в центре Эльверума на Педерсенвей. В нем родилась Элиза, а в следующем году, 2 октября, появился на свет я. Говорят, когда я первый раз закричал, часы в гостиной остановились. Мне, конечно, хотелось бы верить, что в этом было что-то сверхъестественное, но на самом деле всё проще: в суете тех дней отец просто забыл завести механизм.

У нас было две горничных и няня. Наше детство было золотым временем, безоблачным раем.

Бабушка Метте привила маме любовь к чтению, а потом и мама позаботилась, чтобы ее дети познакомились с книгами и живущими в них историями. Каждый день перед сном нам читали сказки Петера Кристена Асбьёрнсена и Йоргена Энгебретсена Му[2], и уже с того времени наше воображение не знало преград и обгоняло возраст. А когда мама уставала или неважно себя чувствовала, ее охотно подменял отец, развлекая нас не книжными сказками, а историями из своей юности, прошедшей на острове, рядом с полосатым желто-красным маяком, смотрителем которого он был до переезда на север.

«Смотритель маяка? – удивлялись мы. – Да ты шутишь!»

Но он обещал, что однажды возьмет нас с собой на остров и покажет маяк! Мы поднимемся на самый верх – преодолев сто восемьдесят девять ступенек – и увидим, как вращаются линзы и горят фитили. Он говорил, тогда мы точно поверим ему!

Нам всё больше и больше нравились истории из его жизни – и всё меньше и меньше волшебные сказки.

– Не расстраивайся, – успокаивали мы маму, большую любительницу книг.

Но она, напротив, радовалась, что отец беседовал с нами, – в те времена это была большая редкость: отцы не очень-то много времени проводили с детьми, особенно с маленькими. Его необычные истории – поначалу редкие и случайные – стали всё чаще звучать в детской в ответ на наши просьбы.

После ужина мы усаживались на полу перед камином, вокруг любимого кожаного кресла отца. Я был самым младшим и обычно ютился у его ног. Впрочем, это место мне приходилось делить с сестрой Элизой. Близнецы устраивались на