М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников - Максим Гиллельсон

вым, как с мальчиком, хотя и отдавали полную справед­

ливость его уму. Такое обращение бесило его до край­

ности, он домогался попасть в юноши в наших глазах,

декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлу­

чен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым

аллеям и притворяется углубленным в размышления,

хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его

зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться

с нами в самые сентиментальные суждения, а мы, чтоб

подразнить его, в ответ подадим ему волан или веревоч­

ку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать

* увеселительные прогулки ( фр.) .

88

и скакать, чем прикидываться непонятым и неоце­

ненным снимком с первейших поэтов.

Еще очень подсмеивались мы над ним в том, что он

не только был неразборчив в пище, но никогда не знал,

что ел, телятину или свинину, дичь или барашка; мы

говорили, что, пожалуй, он со временем, как Сатурн,

будет глотать булыжник. Наши насмешки выводили его

из терпения, он споривал с нами почти до слез, стараясь

убедить нас в утонченности своего гастрономического

вкуса; мы побились об заклад, что уличим его в против­

ном на деле. И в тот же самый день после долгой про­

гулки верхом велели мы напечь к чаю булочек с опил­

ками! И что же? Мы вернулись домой утомленные, раз­

горяченные, голодные, с жадностию принялись за чай,

а наш-то гастроном Мишель, не поморщась, проглотил

одну булочку, принялся за другую и уже придвинул

к себе и третью, но Сашенька и я, мы остановили его за

руку, показывая в то же время на неудобосваримую для

желудка начинку. Тут не на шутку взбесился он, убежал

от нас и не только не говорил с нами ни слова, но даже

и не показывался несколько дней, притворившись

больным.

Между тем его каникулы приходили к концу, и Ели­

завета Алексеевна собиралась уехать в Москву, не ре­

шаясь расставаться со своим Веньямином 7. Вся моло­

дежь, и я в том же числе, отправились провожать

бабушку, с тем чтоб из Москвы отправиться пешком

в Сергиевскую лавру.

Накануне отъезда я сидела с Сашенькой в саду,

к нам подошел Мишель. Хотя он все еще продолжал

дуться на нас, но предстоящая разлука смягчила гнев

его; обменявшись несколькими словами, он вдруг опро­

метью убежал от нас. Сашенька пустилась за ним,

я тоже встала и тут увидела у ног своих не очень ще­

гольскую бумажку, подняла ее, развернула, движимая

наследственным любопытством прародительницы. Это

были первые стихи Лермонтова, поднесенные мне та­

ким оригинальным образом:

ЧЕРНООКОЙ 8

Твои пленительные очи

Яснее дня, чернее ночи.

Вблизи тебя до этих пор

Я не слыхал в груди огня;

Встречал ли твой волшебный взор —

Не билось сердце у меня.

89

И пламень звездочных очей,

Который вечно, может быть,

Останется в груди моей,

Не мог меня воспламенить.

К чему ж разлуки первый звук

Меня заставил трепетать?

Он не предвестник долгих мук,

Я не люблю! Зачем страдать?

Однако же хоть день, хоть час

Желал бы дольше здесь пробыть,

Чтоб блеском ваших чудных глаз

Тревогу мыслей усмирить.

Средниково

12 августа 1830 г.

Я показала стихи возвратившейся Сашеньке и умо­

ляла ее не трунить над отроком-поэтом.

На другой день мы все вместе поехали в Москву.

Лермонтов ни разу не взглянул на меня, не говорил со

мною, как будто меня не было между ними, но не успе­

ла я войти в Сашенькину комнату, как мне подали дру­

гое стихотворение от него. Насмешкам Сашеньки не было

конца, за то что мне дано свыше вдохновлять и образо­

вывать поэтов.

БЛАГОДАРЮ

Благодарю!.. вчера мое признанье

И стих мой ты без смеха приняла;

Хоть ты страстей моих не поняла,

Но за твое притворное вниманье

Благодарю!

В другом краю ты некогда пленяла,

Твой чудный взор и острота речей

Останутся навек в душе моей,

Но не хочу, чтобы ты мне сказала:

Благодарю!

Я б не желал умножить в цвете жизни

Печальную толпу твоих рабов

И от тебя услышать, вместо слов

Язвительной, жестокой укоризны:

Благодарю!

О, пусть холодность мне твой взор укажет,

Пусть он убьет надежды и мечты

И все, что в сердце возродила ты;

Душа моя тебе тогда лишь скажет:

Благодарю!

Средниково

12 августа9

90

На следующий день, до восхождения солнца, мы

встали и бодро отправились пешком на богомолье; пу­

тевых приключений не было, все мы были веселы, много

болтали, еще более смеялись, а чему? Бог знает! Бабуш­

ка ехала впереди шагом; верст за пять до ночлега или

до обеденной станции отправляли передового приготов­

лять заранее обед, чай или постели, смотря по времени.

Чудная эта прогулка останется навсегда золотым для

меня воспоминанием.

На четвертый день мы пришли в Лавру изнуренные

и голодные. В трактире мы переменили запыленные

платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить

молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он

дряхлою дрожащею рукою поднес нам свою деревян­

ную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услы­

ша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить,

приговаривая: «Пошли вам бог счастие, добрые господа;

а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже мо­

лодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили

полную чашечку камушков. Бог с ними!»

Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвра­

тились домой, чтоб пообедать и отдохнуть. Все мы суе­

тились около стола в нетерпеливом ожидании обеда,

один Лермонтов не принимал участия в наших хлопо­

тах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его

быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто

не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усажи­

ваясь за обед и принимаясь за ботвинью. Окончив пи­

сать, он вскочил, тряхнул головой, сел на оставшийся

стул против меня и передал мне нововышедшие из-под

его карандаша стихи:

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья,

Бессильный, бледный и худой,

От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил

И взор являл живую муку,

И кто-то камень положил