Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли

пытаются зарезать один другого, с головы до ног покрытые металлической защитой? Не кажется ли тебе, что, если бы на шпагах не было пробковых наконечников, они продвинулись бы дальше?

– Наверно, они гораздо сильнее будут стараться не попасть под удар.

Он разражается громким смехом, который звучит искренне и немного безумно.

– Вот! Ты понял! Именно это я и думаю!

Его мышцы дрожат, и размытые тюремные наколки выглядят хуже, чем меланома.

Я молча смотрю на него моргая и опять прислоняюсь к пикапу. Дарр не только ждет, что мир сам себя возьмет в руки, но и возлагает большие надежды на то, что логика его высказываний каким-то образом докажет саму себя. Может, он говорит метафорично. А что если это туманная попытка запугивания?

– Я верю, что мы с тобой хорошо понимаем друг друга.

– Мы вернемся к этому вопросу, – говорю я ему и иду к Клэю.

Может, он колдун и уже наводит чары и произносит заклинания с неизвестными даже ему самому целями. Его плечи опущены от усталости, а глаза прикрыты, словно он проходил через подобное много раз.

– Почему ты крутишься около моей сестры? – спрашивает он.

– Вначале она крутилась около меня, но признаю, что приходил искать ее вечером.

– Зачем?

– Не могу точно сказать.

Между его бровей появляется маленькая морщинка, и мне требуется пара секунд, чтобы осознать, что он хмурится. Потом морщинка исчезает.

– Не можешь придумать ничего получше?

Раздумываю над вопросом и отвечаю:

– По сути, не могу.

– Тебе стоит держаться подальше от нее. Думаю, так будет лучше.

Никаких скрытых предупреждений, демонстрации оружия или мускулов. Он говорит с холодным спокойствием, даже меланхолично. Я бы сказал, что однажды он почти выбрался из округа Поттс, но его затянуло обратно.

– Ты вернулся в город из-за сестры? – спрашиваю я. – Чтобы защитить ее? Забрать отсюда?

– Нет.

– А что тогда?

– Может, я объясню тебе со временем.

Приятно слышать, что он говорит правду, прямо и без экивоков. Если все пойдет как надо, мы доберемся до сути дела, какой бы чертовщиной это ни было. Нужно ждать, пока сыграют определенные обстоятельства, цепь событий, начавшаяся со рвоты Лотти Мэй, или, может, с моей бабушки на школе крыши, или задолго до того. Каждое событие следует за другим, образуя некое сплетение, которое пока четко не определить. По крайней мере, я не могу.

– Твой друг действительно настолько не любит фехтование, или все это – замаскированная угроза? – спрашиваю я.

– Просто ненавидит.

– Так почему он все это наговорил мне?

– Ты ему нравишься.

– Вот как.

Дарр вынимает свой складной нож, открывает его и кидает в заросли травы в копошащегося там баклана. Птица кричит от боли, кружится, падает и пытается уползти, пока Дарр идет за ней.

Крови почти не видно. Он с улыбкой хлюпает по грязи, хватает птицу и протыкает ей голову. Труп он отдает Клэю, который обращается с убитой птицей довольно почтительно. Лотти Мэй, стараясь не встречаться со мной глазами, выходит держа мешок из джута. Я наблюдаю с легким недоумением. Клэй бросает мертвого баклана в мешок, завязывает его и кладет на заднее сиденье. Они с Лотти Мэй садятся на мотоцикл, Дарр – на другой, и все едут прочь, не сказав ни слова.

Я стою еще какое-то время, думая о Драбсе и глядя на блестящую болотную зелень. Мимо проплывают охотящиеся за рыбой поганки и кряквы. Начинает дуть холодный ветер, который приятно охлаждает мое горло. Вдали в трясине ревут аллигаторы, и несколько перьев баклана поднимаются на воздух.

Гагары подняли плач, похожий на плач моей матери, и он эхом отражается по всей округе. Я зажигаю сигарету. Поднимающийся болотный газ воспламеняется, и на стоячей воде танцуют красные извивающиеся огненные язычки. Они похожи на умирающих людей, которые никак не желают отпустить ненавистную жизнь.

Восьмая глава

СТАРУХА И ЕЩЕ ДВЕ ВЕДЬМЫ каким-то образом забрались в дом в конце дня и начали бегать по всем помещениям и совершать ритуалы. Они носятся из комнаты в комнату, обрызгивая дверные проемы вонючими маслами, распевая что-то и проводя очистительные церемонии.

Как ни странно, они прошли мимо спальни, где Доди лежит с моими братьями, пытаясь вытащить Джонаса из глубокой депрессии. Они не обращают туда свои молитвы и не тратят зелье.

Вельма Кутс не давала одобрения на такую атаку. Это не в ее стиле. В отличие от всех них, она знает лучше. Эта фракция колдуний отделилась от остальных, они долго планировали и наконец вылезли из болот. Когда я подхожу ближе, они выкрикивают слова, которых я не понимаю, и делают перед моим лицом защитные пассы. Они верят, что здесь прячется темная правда, которую нужно немедленно искоренить, и решили наконец взять дело в свои руки. Такую браваду я могу оценить. На них шали и браслеты из чертополоха, волосы трижды обмотаны платком; они таскают амулеты и колокольчики и постоянно звякают ими в перерывах между воплями.

Старуха быстро устает, тянется к бархатным драпировкам, садится на диван и тяжело дышит. Она слишком стара, чтобы до сих пор носить какое-то имя. Когда она кашляет, в ее истлевшей оболочке слышен шорох веков. Человеческие имена больше не могут держаться на ней – они соскальзывают с ее пыльной сморщенной плоти, как капризы молодой девушки. Она держит звездные карты, на которых показаны выравнивания и несовпадения планет и лун. На пергаменте видны засохшие кровавые полосы, словно она пыталась заставить небесные тела вернуться на надлежащую орбиту силой собственной крови. По-моему, попытка не хуже, чем все остальные.

Решаю заварить чай и предложить им еду и кексы. Голос у Старухи такой скрипучий, будто его не раз ломали и чинили с помощью гвоздей и молотка.

– Всё из-за тебя, – говорит она.

– Все вы так говорите. Честно говоря, чем чаще мне это повторяют, тем меньше я в это верю.

– В основном из-за тебя, но твоей вины тут не так много.

– Да?

– Иногда просто такой ход вещей. Плохо, но такова жизнь.

– Спасибо и на том. Хотите кекса?

– Спасибо.

Ее лохмотья тонкие как бумага, их скрепляет одна грязь, но она закутана в них, будто в газовую ткань. В ее бесчисленных годах есть удивительная красота, порочная и поразительная. Она заслуживает почтения и уважения, и я изо всех сил удерживаюсь от того, чтобы вышвырнуть ведьму из дома.

– Что за хренотень вы тут раскидали повсюду?

– Суп из бычьих хвостов, варившийся три дня.

– Господи Иисусе!

– Мы думали, это поможет.

Она говорит это с печалью, поскольку понимает –