Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господи, хватит творить с собой такое!
– Кому-то нужно было принести жертву, которую ты приносить не захотел.
Я безуспешно пытаюсь сдержать вздох. Встаю и подхожу к огню. Отблески тлеющих углей бегают по потолку.
– Ты ведешь себя так, словно мне нужно загладить вину.
– Это правда. За тобой должок.
– Кому и за что? – спрашиваю я.
– Тебя же на самом деле не волнует. Ты здесь не из-за меня, и не из-за города, и не из-за Драбса Бибблера. Я знаю, что у тебя на уме, Томас. Теперь слушай внимательно. Ты оставишь эту девушку в покое.
Вкус самогона пробуждает во мне невыносимую жажду. Я хватаю кувшин и делаю еще один глоток, и сейчас он ложится как надо.
– Ты втянула ее в это. Ты привела ее в мой дом.
– Она пришла, чтобы помочь, и она помогла.
– Ты ее использовала и продолжаешь использовать. Хватить подсылать ко мне девушек-подростков.
– Так что она сделала, а? Что сделала моя Доди? Проклятая Иезавель обманула такого невинного мальчика, как ты?
– Вельма…
– Они знают свой долг перед Кингдом Кам и его населением. Это ты уклоняешься от своей ноши.
– На карнавале будет чокнутый.
– Как обычно.
– Он хочет говорить со мной.
– Да, не сомневаюсь. Знаки на это указывают.
Из-под пола раздается стук. Может, это падают гниющие доски, а может, убитые причиняют несчастья.
– Кто он, этот поедатель змей, и что он хочет сказать?
В ее маслянистых глазах мелькает отблеск жалости.
– Ты сам это вскоре узнаешь.
Седьмая глава
ТОТ МЕРТВЫЙ РЕБЕНОК идет по заднему двору. Во рту у него все еще полно стрекоз и комаров, срывающихся с губ. Он пытается что-то сказать, не то спотыкаясь, не то прыгая по лужайке. Машет рукой, и я спускаюсь вниз ему навстречу.
Поворачиваю за угол на кухню, и на моем пути вырастает темная хищная фигура, состоящая из трех тел.
Тут холодно. Гусиная кожа покрывает тыльную сторону рук и ног, плечи и ягодицы. Я отступаю, осознаю, что стою голый и странно смущаюсь от этого. Конечности крутятся в темноте так, как я никогда раньше не видел. Я тянусь к выключателю и один из них хватает меня за запястье, намного сильнее, чем я мог бы себе представить. Я испускаю стон, и хватка ослабевает, пока мне не удается освободиться.
В три рта, одним голосом, Себастьян говорит:
– Он не умер.
– Ребенок? – спрашиваю я. – Я видел его в болоте, со сломанной шеей.
– Нет. Я говорю о другом.
– О ком другом?
– О мужчине. – Себастьян вздыхает, и я чувствую на своей груди выдох из трех пар легких. – О мужчине с одной ногой. Он вернулся и хочет поквитаться с тобой.
– Ему придется встать в очередь.
– Это серьезно, Томас.
Я озадачен. Братья никогда не называли меня по имени, и оно звучит в их устах странно, хотя и знакомо. Я все еще вижу, как они двигаются в тенях, уже не судорожно, и прижимаюсь к дальней стене.
– Такие чокнутые мерзавцы, как он, приходят только за детьми.
Труп мальчика стоит у задней двери и жестом приглашает меня выйти. Джонни Джонстон хочет отвести меня в гости к своему одноногому папочке. Его рубашка покрыта клопами-солдатиками, ползающими по шее с жуткими синяками. Черные отпечатки пальцев Херби до сих пор видны. Мне нестерпимо хочется последовать за ним сквозь заросли кипарисов и травы-недотроги и услышать, что он мне скажет. Если, конечно, он может что-то сказать с порванной трахеей, да к тому же он мертв.
Он стучит по москитной сетке на двери.
– Томас, не выходи сегодня вечером на двор, – говорит Коул.
– Почему?
– Хватит задавать дурацкие вопросы, просто поверь нам.
– Ты действительно надеешься, что я на это способен?
– Придется.
Лунный свет струится в дверном проеме, где в серебристом пламени вырисовывается силуэт мальчика. Насекомые цепляются за сетку. Когда Джонни стучит, клопы-солдатики кучками падают к его ногам.
– Мне надоело, что столько людей говорят мне, что я должен делать.
– Кончай скулить, – прибавляет Себастьян. – И так нелегко до тебя достучаться.
– Что все это значит?
Джонас все еще занят Сарой, которая спит наверху в кровати, одна, и, может быть, еще рассчитывает на его общество. Это слышно по его голосу, хотя он пытается оставаться сосредоточенным.
– Однажды ты ушел с заднего двора и оказался в глубине болота. Сегодня ночью случится то же самое, но тебе не повезет, как тогда. Ты в опасности.
– Почему?
– Ты больше не под охраной.
– Но почему? Потому что я не поделился своим уксусом?
– Не будь таким идиотом.
Джонни поднимает настоящий шум, топая по половичку. Я подхожу туда. Он улыбается ртом, полным стрекоз, и царапает по сетке еще сильнее. Ногти у него сорваны, но крови, конечно, нет. Перед его обветренным лицом клубятся комары. Ищу глазами Мэгги, но ее нет под ивами: она покинула свой пост. Неудивительно, что я больше не под защитой.
– Если тебе есть что сказать, Джонни, можешь сказать оттуда.
Он мотает головой и кивком зовет меня.
Символизм силен, даже когда ты гуляешь во сне. Я смотрю вокруг, ожидая, что покажутся мои родители: мать просочится через потолок, а отец наполовину пройдет сквозь стены.
Поворачиваюсь к Себастьяну и спрашиваю:
– Почему Лукреция Муртин повторяла твое имя?
– Она этого не делала.
– Но…
– Это имя одного из парней, ночевавших в монастыре. Они пару раз переспали, и теперь Лукреция боится, что беременна.
– Вот как.
Я проснулся и стою голым у окна. Доди в моей кровати под скомканными одеялами, но я не думаю, что мы занимались любовью. Братья спят глубоким сном, причем двое громко храпят. Сара устроилась на полу, укрыв плечи простыней, и смотрит на меня.
БРИГАДИР ПОЛ ПОДНИМАЕТСЯ ко мне в кабинет, чтобы сказать, что ко мне пришла Лили с маленькой девочкой. Глаза у него вращаются, его опять охватывает головокружение. Я даю ему воды в бумажном стаканчике, пока он снова не начинает чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы спуститься обратно по лестнице.
Благодарю его, и он смотрит на меня со смесью зависти и презрения. Когда я появляюсь на фабрике, его день явно испорчен.
Лили тащит с собой крутобокую корзину для пикника, из которой виднеются бутылка вина, полевые цветы и початки кукурузы.
– Надеюсь, мы не помешали, – говорит она. – Я просто подумала, что мы могли бы устроить что-то вроде пикника на время обеда.
– Было бы замечательно, – отвечаю я. – Привет, Ева.
Девочка молча смотрит на меня. В
