Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лотти Мэй?
– Ты спрашивал меня, на чё я готова. Вот чё ты меня спрашивал.
Она так невнятно выговаривает слова, что они сливаются. Все, что в ней было, она выдыхает за раз. Похоже, там скопилось много.
– Ну так вот, ответ, что ты ждал. Я щас на всё готова.
– Забудем.
Она трясется как от смеха, плечи вздрагивают, но смешков не слышно.
– Значит, не можешь.
– Думаю, ты можешь.
– Нет-нет, так оно неправильно, послушай, ты слушай…
– Ты не была на фабрике.
Она вдруг резко клонится вбок, на мгновение выпрямляется, а потом опять обмякает. Я придерживаю ее рукой за талию, чтобы девушка не свалилась. Лотти Мэй расслабляется и опирается на меня, пару раз моргнув в попытке разглядеть происходящее через сигаретный дым.
– Я свалила с твоей дурацкой фабрики. Я тебе не принадлежу и делаю, что хочу. И не говори мне больше об этом.
– Обещаю, не буду.
– Тогда ладно.
Отставляю стакан с буравчиком в сторону, но бармен не подходит, чтобы предложить мне что-то еще. Мужчины говорят приглушенными голосами, играя в дартс и стараясь не упускать нас из виду. Они постоянно промахиваются, и от тяжелого стука дротиков, попадающих в дерево, Лотти Мэй, которая уже готова упасть, вздрагивает и выпрямляется.
– Где ты сейчас работаешь? – спрашиваю я.
Ей требуется какое-то время, чтобы осознать вопрос.
– «Файв-энд-Дим Дувера». Закажи мне еще. Хочу еще, прежде чем пойдем.
– Ты слишком много выпила.
– Неа.
– Тебе сейчас станет плохо.
– Не.
Она отстраняется и смотрит на меня так, будто видит впервые. У нее в груди нарастает стон и тут же замирает, словно она потеряла дыхание. Мне нравится чувствовать под своей рукой вес хрупкого тела, и я нежно придерживаю ее за спину. Она пытается ткнуть меня в грудь пальцем, но промахивается на шесть дюймов.
– Думаешь, я испугалась.
– Нет.
– Не, точно думаешь. Воображаешь о себе много. Расселся тут, словно ты – император округа Поттс. Ну, я тебя не боюсь. И мне не страшно этим заняться, если ты об этом думаешь. Я много раз этим занималась. Так что давай, пойдем.
– Куда?
Этот вопрос ее сильно озадачивает. Водочное послевкусие начинает ощущаться, и она кривится, проводя языком по зубам.
– Не знаю. Придумаю что-нибудь. Не хочу идти к тебе домой. Или, погоди, твой пикап. Слышала, у тебя есть пикап. Есть же у тебя пикап?
– Да.
Ее лицо озаряет триумф. Она выглядит как маленькая девочка, которая только что развернула свой желанный подарок на Рождество. Моему эго это польстило бы, если бы не заставляло чувствовать себя дебилом.
– А, так правда, пойдем туда.
– Нет.
– Но я в боевой готовности.
Она делает еще один глоток, держа стакан мертвой хваткой.
– Ты хотел знать и теперь знаешь.
– Да, теперь я знаю.
– Я готова.
Она опять чуть не сползает со стула, но я удерживаю ее на месте.
– Нет, Лотти Мэй, ты не готова.
– Говорю, что да. Ты что, меня не хочешь?
– Я…
Губы у нее кривятся, и она сдавленно хихикает. Этот резкий звук кажется еще более отталкивающим из-за того, что она вот-вот заплачет.
– Я знаю, ты меня хочешь.
– Мне нравятся перчатки, – говорю я ей. – Так приятно трогать.
– Ты что, смеешься надо мной, сукин сын?
– Нет.
– Давай уже делом займемся.
Лотти Мэй старается выпрямиться и поднять голову, но больше не в состоянии сосредоточиться. От стука дротиков о стену она дергается как от удара ножа. Ей удается ускользнуть от моей руки, и я знаю – она сейчас упадет со стула, и ее стошнит. Подхватываю ее, когда она клонится назад, все еще крепко сжимая в руке стакан. Водка проливается на колени, она вздрагивает и тихонько мычит – не то вздох, не то младенческое выражение недовольства.
Мы еле успеваем вовремя добраться до парковки.
Ее начинает тошнить на середине тропинки из гравия, как раз там, где торчит пара байкеров. Потираю ее шею и говорю что-то успокаивающее, как я делал, когда моя мать впервые начала погуливать по вечерам и пить, пряча бутылки по всему дому.
Не знаю, что за хрень она ела на ужин, но из нее выходит что-то сырое и кровавое на вид. Ведьмы, наверное, прочитали бы знаки в пятнах желчи, но мне тут ничего не разобрать. Она хочет вытереть рот тыльной стороной ладони, но вовремя вспоминает про перчатки. Ей не хочется их пачкать, она поднимает руки и машет пальцами. Теперь она стонет и всхлипывает.
Я хватаю Лотти Мэй за плечи и тащу к кустам, где ее продолжает рвать.
Кто-то тяжело хлопает меня по спине ладонью.
Байкер выше меня на полголовы и намного крупнее. Он не качок, но явно в свое время потаскал тяжести. На нем тяжелые мотоциклетные бутсы, выцветшая красная майка и протертые на щиколотках черные джинсы. За пряжкой на поясе спрятан небольшой нож, похожий на открывашку для пивных банок. На мускулистых руках повсюду тюремные татуировки невысокого качества, которые напоминают мне маски Комедии и Трагедии на бедре Сары.
На одном из бицепсов написано ДАРР – то ли ошибка, то ли сокращение, то ли его имя. Голова у него бритая, оставлено лишь три тонких полоски волос – две по бокам и одна в середине.
Другой байкер – невысокий и худой, но крепко сбитый – любуется рвотой Лотти Мэй. Он опускается перед лужей на колени и поджимает губы.
– Собираетесь ли вы заняться чем-то непристойным? – интересуется Дарр.
– Не в данный момент, – отвечаю я.
– Она несовершеннолетняя.
– Да.
– И я думаю, ей следует ехать с нами.
Тут я останавливаюсь и начинаю смотреть на него немного иначе.
– Почему это?
– Молодая девушка может сильно пострадать в подобных обстоятельствах, тем более в таком месте.
Готов с ним согласиться.
– Вы правы, но, если не считать расстройства желудка и утреннего похмелья, с ней все будет в порядке.
– Тогда я отвезу ее домой.
Оценивающе смотрю на Дарра. Странно, что он не пробовал заговорить напрямую с Лотти Мэй, если знает ее. Да, ее тошнит, но все же мог бы попытаться.
Он ведет себя как защитник невинности, рыцарь без страха и упрека. Может, позерство, а может, он надеется сам воспользоваться пьяной красоткой без особой мороки.
Но все равно не очень складывается. По моим представлениям, байкеры не склонны к монастырской жизни. Им не присущи затхлая вера, теологические изыскания или усталость от мира. Но нет сомнений, что у них есть свои задачи. Я гляжу на того, кто пониже
