Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли

сосуд моих грехов. Огненно-рыжие волосы вспыхивают, когда отблеск лунного света падает в наш темный угол. Тень моего отца, черная и вечная, падает мне на грудь, и я не вижу ее лица, хотя она смотрит прямо на меня.

Она издает слабые звуки – не экстаз и не агония, но, возможно, смесь того и другого. Братья стонут во сне, и она тут же начинает вести себя тише. Теперь она перемещает свои претензии туда, где когда-то было лицо моей сестры – того, что могло быть моей сестрой. Она целует пятно с отметками зубов Себастьяна, прежде чем опять взять в рот.

Кто-то – возможно, я – хочет убить кого-то еще, опять-таки, возможно, меня. Она впивается ногтями мне в ногу, а затем вынимает их, делая короткие царапающие движения, словно впечатывает в мою кожу слова из небытия. Я пытаюсь их расшифровать. Силуэт моего отца пощипывает невидимый подбородок, тоже стараясь прочитать резкий рукописный почерк с четко очерченными линиями. Мне удается проследить i с точкой, низенькую n и свисающую снизу g в окончаниях ing. Она пишет с множеством активных глаголов. С того момента, как мы впервые встретились на заднем сиденье моего пикапа, ее повествовательная манера немного изменилась. Теперь больше двоеточий и меньше курсива. Абзацы стали короче, но примечаний столько же, а еще она добавила полный указатель и библиографию.

Внезапно я различаю несколько слов. Мой отец тоже их видит и громко хмыкает.

ТЯЖЕСТЬ.

ПРОНИКНОВЕНИЕ.

ПОДЛИВКА.

СМЫСЛ.

ЗНАЧЕНИЕ.

Хочу задать вопрос, но не могу говорить. Мой отец размахивает руками, привлекая к себе мое внимание, но не издает ни звука. Я вот-вот получу оргазм и не понимаю, каким, черт возьми, образом. Если она и прикасается ко мне, то так глубоко и одновременно деликатно, что я этого практически не чувствую.

Она почти закончила свои письмена, свои гексаграммы. Тень отца горестно раскачивается, но его горе никак со мной не связано. Я почти готов разразиться диким смехом. Что бы она здесь ни делала, это поможет нам перейти на следующий уровень.

Яростно кончаю ей в рот – в то, что может быть ее ртом, и ее язык кружится и вращается, увеличивая нажим и опять ослабляя. Чертовски изящный трюк. Постанывая, притягиваю к себе ее холодные жесткие волосы. Она неразборчиво бормочет. Я пытаюсь понять, не Ева ли это в моей кровати, скрытая темнотой. Сперма струится к ней в глотку, если у нее есть глотка. Если это Ева, тогда я хочу ее попросить надеть гольфы, и мы начнем все сначала. Она говорит со ртом, полным моего уксуса, призывая кого-то еще, что-то еще. Она дает обещания и выдвигает требования, повторяя почти непроизносимые имена.

Изречения на моей плоти опять загорелись, и в комнате стало светлее. Ее лицо по-прежнему скрыто темнотой. Как и лицо отца. Я в ожидании того, как нечто древнее и всемогущее пробьется сквозь трясину времени, сквозь дикие заросли и болота на своем неуклонном пути домой.

Жду еще несколько минут, но ничего не происходит, и в конце концов свечение гаснет. Она беспокойно стонет, встает с кровати и открывает дверь. Я тянусь к ней, но она отворачивается и осторожно закрывает дверь. У меня такое чувство, что в следующий раз ее визит будет последним.

Отец направляет на меня камеру и щелкает затвором, а потом проверяет, выглядывая в окно, тут ли Мэгги. Я валюсь назад на подушки и жду, не зазвонит ли снова телефон, надеясь, что я только заснул, а не умер, как мой старик.

ЧАСТНЫЙ СЫЩИК НИК СТИЛ громит бар Лидбиттера. Тут такое время от времени случается, и большинство мужчин не возражает. Все они в той или иной степени проходили через подобное. Это обычай. Ритуал. Но никто из них не показывал такого класса, как Стил. Все сгрудились на одном конце бара, пока Стил выполняет серию замысловатых приемов боевых искусств, раскурочивая столы и пробивая кулаком стулья. В движениях выражается его боль.

Дидер немного расстроен, потому что хочет играть в дартс, а Стил уже порвал мишень для бросков. Ему ничего не остается, кроме как метать дротики в голову дикого кабана, целясь тому в глаза, а иногда в ноздри. Вербал Рейни отказался от пива и на текущий момент ополовинил бутылку бурбона «Четыре розы». Он не брился с неделю, и никто не гладил его рубашки.

– Черт возьми, я никогда не думал, что скажу это, но я скучаю по Глории! Этот Гарри не знает, какое сокровище заполучил.

Остальные кивают и похлопывают Вербала по плечу, теснясь при этом в небольшой круг и стараясь держаться подальше от Дидера. Тот не попал в голову кабана ни разу, но продолжает разбрасывать дротики по всей комнате. Вербал скребет подбородок, считает сдачу и направляется к музыкальному автомату. Он проигрывает песню «Люси» в четырнадцатый раз подряд, но никто не жалуется. Такой выдался вечер.

– Она говорит, что вернется назад?

– Нет, говорит, что не хочет меня больше видеть.

– Вербал, тебе чертовски везет.

– Дружище, ты прав.

– Скучаешь по ее детям?

– Скучаю? Они до сих пор со мной.

– С тобой!

– Они с Генри уехали, оставив всех троих на меня. Отправились во второе свадебное путешествие.

– Думаю, они не очень хорошие родители.

– Склонен согласиться.

– Неудивительно, что они с Гарри выглядели так оживленно последнюю пару недель. Я думал, это потому, что они направляются на Кайманы, но…

– Какие еще Кайманы? Те, что рядом с Гейнвиллем?

– Западные Карибы, тихая британская колония, известная как Каймановы острова.

– Что?

– Состоит из трех островов в 480 милях к югу от Майами. Большой Кайман, Кайман-Брак и Малый Кайман.

– О господи!

– Мы с Дидером туда ездили несколько лет назад, после того как нам выплатили страховку, когда мы поймали охотинспектора на незаконной прослушке телефонов.

– Снова та история с Большеротым Окунем?

– Совершенно другие обстоятельства, Вербал. Настолько ясное дело об уголовном розыске и изъятии, какое только можно себе представить. Карп находился в лохани в честь традиционного иудейского праздника Рош Ха-Шана, а не по какой-либо еще причине, что бы там не говорили.

– Ты иудей?

– Я собирался принять эту веру.

Женщины пожирают Стила глазами и говорят о нем приглушенными голосами. Вот настоящий мужчина, который знает, как любить и ненавидеть, но обратит свою агрессию на неживые объекты, а не на тебя или твою мать. Из его рук сочится кровь, и он наслаждается этим фактом, облизывая свои раздувшиеся суставы. Чтобы восстановить рубцовую ткань, потребуется много усилий, но надо же с чего-то начать.

Он