Йога Таун - Даниэль Шпек

на лицо, медленно спустилась по ступеням к воде и пустила свечу по реке. Потом закрыла глаза и прижала ладони к сердцу. Лоу наблюдал за ней как завороженный. Он все отдал бы, чтобы узнать ее желание. Коринна села на последнюю ступеньку и опустила ноги в темную воду. Лоу уже собрался подойти к ней, но вдруг на плечо легла чья-то рука.

– А где Мария? – спросил Марк.

Лоу посмотрел вокруг. Море огней освещало индийские и европейские лица, но Марии не было видно.

– Мария! – позвал он сначала тихо, потом громче.

Толпа медленно расходилась, гхаты опустели. Марии не было. Лоу поискал ее туфли, но они исчезли.

– Может, вернулась в лагерь?

– Одна?

Они пошли назад через рынок, по мосту и вдоль берега. В лагере никаких следов. Вещи Марии лежали в автобусе. Никто ее не видел.

– Вы поссорились? – спросила Коринна.

Как будто сама не знала.

Они обыскали каждый уголок, все звали и звали Марию, пока на темных улицах не остались лишь собаки и коровы.

Мария исчезла.

Глава 14

Вчерашний день существует только в вашем уме.

Садхгуру

Голос Джона Леннона заглушала болливудская поп-музыка из радио в машине, да и Лоу трещуал без умолуку. Я придерживала руками наушники, в которых звучала старая песня. Я знала почти все песни «Битлз», но «Дитя природы»[54] слышала впервые.

– Джон написал ее здесь! Под впечатлением от встречи с Махариши! Но она не вошла в «Белый альбом». У них было страх сколько материала, в Ришикеше они написали сорок восемь песен, с ума сойти, от этого даже двойной альбом лопнет!

Такси громыхало по деревенской улице.

РИШИКЕШ – 12 км.

    ОСТОРОЖНО! СЛОНЫ!

        ВЫПИЛ ВИСКИ – УЧИТЫВАЙ РИСКИ!

* * *

Нас окружал густой лес. Мы не спали двенадцать часов, ночью прилетели в Дели, утром на винтовом самолете отправились в Дехрадун, а оттуда на такси в Ришикеш. Именно на эту улицу тогда прибыли битлы, сообщил Лоу.

– Да знаешь ты эту песню, Люси!

– Музыка знакомая, но…

– Это «Ревнивый парень». Джон только потом изменил текст. Ришикеш превратился в Марракеш. А когда «Битлз» распались, Джон сделал новую запись. Теперь песня была про отношения с Йоко. Она вышла в его сольном альбоме.

Теперь я вспомнила. Романтическая мелодия. В последний раз я слышала ее подростком. «Ревнивый парень». И представляла, как Джон ссорился с Йоко. Величайшая рок-звезда планеты, ему могла принадлежать любая женщина, но от ревности сходил с ума он, а не его жена.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В РИШИКЕШ!

    МИРОВАЯ СТОЛИЦА ЙОГИ.

        АВАРИЯ! ДОРОГА ЗАКРЫТА!

* * *

Значит, вот он какой, Ришикеш. Пестрый, шумный, сумасшедший. В настоящей Индии было все, чего не было в моей студии йоги. На перекрестке стояли коровы, все вокруг шумело и мельтешило, громыхали такси-рикши, чадили украшенные гирляндами и изображениями богов грузовики, ехала на мотороллере целая семья, мать говорила по телефону. Вдоль дороги стояли домишки из гофрированного железа рядом со сверкающими магазинами сотовых телефонов. Свадебные салоны и щиты с рекламой новостроек. Среди всего этого дети, торгующие бананами, и бородатые садху в оранжевых одеяниях, полный набор. Все, чего душа пожелает.

Все, кроме peace of mind.

Лоу смотрел в окно и не узнавал свой мир. Ришикеш, этот маленький мирный рай для хиппи, рухнул под грузом настоящего. А потом я увидела, как Ришикеш рухнул под грузом моего мира. Центр города наводняли толпы приезжих с Запада, они выглядели так, словно только что вышли из моей студии. Коврики под мышкой, блестящие бутылки с водой в руках, женщины в легинсах для йоги, мужчины в шароварах. Немного интерсексуальности, немного сексуальности, но больше сандалий и меньше кроссовок, чем в Берлине. Тату, сделанные на родине, бинди и мала[55], дабы заранее приобщиться к здешнему духу. Кто-то расслаблен, словно в отпуске, но большинство сосредоточены, будто выполняют некую миссию, а некоторые бледны, как после ночи, проведенной в туалете, – добропорядочные буржуа в поисках истинной реальности. Повсюду пестрели нарисованные от руки вывески вроде «Место, где родилась йога», «Центр аюрведы», «Центр астрологии», «Кафе “Парадиз”». Мы оказались на вершине духовного мира. Кто не достигнет просветления здесь, не достигнет нигде. Я задалась вопросом, что думают о нас индийцы. Остался ли еще где-то последний риши[56], который сидит один в пещере, и никто не рвется щелкнуть селфи с ним.

– Простите, мэм, но у нас нет свободных номеров.

Молодая индианка колотила по клавиатуре, не поднимая глаз. Ее ногти, покрытые красным лаком, издавали дробный перестук. Лоу возразил, что он самолично забронировал два номера.

– Извините, мистер, брони нет.

Я спросила Лоу, точно ли в этой гостинице он заказал нам комнаты. Гостиница была прекрасной, а я до смерти устала.

– Конечно, – отрезал Лоу и показал индианке распечатанный имейл.

Та равнодушно скользнула по нему взглядом и сказала, что он не указал данные кредитной карты. И оформление брони не завершено. А в наших кроватях спят «другие люди».

– Очень много гостей, фестиваль йоги.

Лоу разволновался, доказывая ей, что она не права, достал кредитку, но я уже поняла, что это бессмысленно.

– Наверное, ты просто забыл.

– Нет!

Он забыл. Он словно по-прежнему был на тропе хиппи: сегодня здесь, завтра там.

– Ладно, – вздохнул Лоу. – Переночуем где-нибудь в другом месте.

Я была готова разорвать его. Но больше всего злилась на себя. За то, что понадеялась на него. Словно не наступало медленно, но неотвратимо то время, когда я должна заботиться о нем. Я упорно отодвигала от себя эту мысль. Как и он. Заботливый Лоу. Лоу, у которого все под контролем. Лоу, который достал бы для нас лучший отель в Ришикеше.

– Простите, мэм, но у нас нет свободных номеров.

Мы протащились с чемоданами через весь город, от пятизвездочных спа-отелей до последней ночлежки, но все было забито. Нашествие любителей йоги. Стоило заслышать немецкую речь, я поспешно сворачивала в сторону. Я не хотела столкнуться с кем-нибудь из своих учеников или со знакомым преподавателем и отвечать на расспросы: «Как дела? Что ты тут делаешь?» Они, разумеется, увидели бы, что дела у меня так себе и здесь я вовсе не в поисках чистого познания.

Потом мы растерянно стояли на берегу Ганга, заходящее солнце заливало окрестности золотистым светом. Глаза у меня слипались. Лоу рассказывал, как Джон Леннон, страдая из-за смены часовых поясов, написал «Я так устал»[57]. Я не могла думать ни о